Дитя волн - притчи
Шрифт:
Девочка стремглав спустилась на улицу, бросилась плашмя на след, оставленный судном, и так долго обнимала кильватерную струю, что, когда наконец поднялась на ноги, перед ней снова была девственно чистая поверхность моря, не сохранившая никакой памяти о прошедшем грузовозе. Возвращаясь в дом, девочка изумилась - как же так, ведь она крикнула "На помощь!". Только сейчас она поняла глубинный смысл этих слов. И случившееся ужаснуло ее. Развезти люди не услышали крика девочки? Или все моряки были глухими и слепыми? Или они еще более жестоки, чем глубины моря?
И тут за девочкой пришел большой вал, который раньше всегда держался
Уже давно вал собирался сделать что-нибудь для девочки, но не знал что. Он видел, как удалялось судно, и понимал, какую тоску оно оставило в сердце ребенка. Не теряя ни минуты, вал унес девочку, как бы взяв ее за руку, - но унес недалеко от дома.
Преклонившись перед девочкой, как это умеют делать волны, вал с величайшей бережностью вобрал ее в себя и держал в своих глубинах очень долго, пытаясь, не без помощи смерти, забрать ребенка насовсем. А девочка задержала дыхание, чтобы помочь валу выполнить столь важный замысел.
Когда же он не удался, волна подбросила девочку так высоко, что та стала не больше морской ласточки, потом поймала, вновь подбросила, как мячик, и девочка упала в хлопья пены, большие, как страусиные яйца.
Наконец, увидев, что ничего не получается, что ему не удастся отдать ребенка в объятья смерти, вал, с глухим рокотом слез и извинений, вернул девочку домой.
А девочке, которая не получила ни царапины, не оставалось ничего другого, как вновь и вновь в полной безнадежности открывать и закрывать ставни и мгновенно скрываться под водой, лишь только над горизонтом вырастала мачта какого-нибудь судна.
Моряки, мечтающие в открытом море, облокотившись на планширь, остерегайтесь слишком долго грезить темными ночами о любимых лицах. Вы рискуете породить на свет где-нибудь в самом пустынном месте странное существо, одаренное всеми человеческими чувствами, но не способное ни жить, ни любить, ни умереть, существо, которое тем не менее страдает, как будто оно живет и любит, и все время стоит на пороге смерти, существо, поразительно обездоленное в безбрежности морей, - как наше дитя Океана, рожденное воображением Шарля Льевана из городка Стенворд, палубного матроса с четырехмачтовика "Смелый", который в одном из плаваний потерял свою двенадцатилетнюю дочь и как-то глубокой ночью, находясь под пятьдесят пятым градусом северной широты и тридцать пятым градусом западной долготы, так долго грезил о ней, с такой невероятной скорбью, что принес ребенку страшное несчастье.
ВОЛ И ОСЕЛ ПРИ ЯСЛЯХ
Le boeuf et l'ane de la creche
По дороге в Вифлеем Иосиф вел осла, на котором сидела Дева: она весила очень мало, и ничто не занимало ее мысли, кроме будущего, таившегося в ней.
Следом, сам по себе, плелся вол.
Придя в город, путники заняли заброшенный хлев, и Иосиф сразу же принялся за работу.
"Удивительный народ, эти люди, - думалось волу.
– Смотрите-ка, что они выделывают своими руками и пальцами. Почище, чем мы лапами и копытами. Нашему хозяину просто нет равных, когда он берется за работу и начинает мастерить - выпрямляет кривое, искривляет прямое, - и делает все без жалоб и причитаний".
Иосиф вышел из дома и вскоре вернулся с вязанкой соломы на спине. Но что это была за солома! Такая жаркая с виду, такого солнечного цвета только и жди какого-нибудь чуда.
"Что тут затевается?
– спросил себя осел.
– Я слышал, они делают колыбель для ребенка".
– Может быть, вы понадобитесь этой ночью, - сказала Дева волу и ослу.
Животные долго глядели друг на друга, пытаясь понять, в чем тут дело, затем ушли спать.
Однако вскоре их пробудил чей-то голос - мягкий, тихий и в то же время такой, что разносился, казалось, по всему небу.
Поднявшись на ноги, вол обнаружил, что в яслях спит голенький ребеночек, и стал ритмично обогревать его своим дыханием, стараясь ничего не забыть из увиденного.
Улыбаясь, Дева поблагодарила его взглядом.
Влетали и вылетали крылатые существа, притворяясь, что не замечают стен, сквозь которые они проникали с такой легкостью.
Вернулся Иосиф с пеленками, одолженными соседкой.
– Потрясающе!
– сказал он своим плотницким голосом, чуть громче, чем следовало в таких обстоятельствах.
– Сейчас полночь и в то же время день. И три солнца вместо одного. Но они пытаются слиться воедино.
На заре вол поднялся, стараясь осторожно переступать копытами, чтобы не разбудить ребенка, не раздавить какой-нибудь небесный цветок, не причинить боли какому-нибудь ангелу. Все стало на диво непростым!
Пришли соседи повидать Иисуса и Деву. Это были бедные люди, и они не могли предложить ничего, кроме радостных улыбок. Затем появились другие соседи, принесли орехи и маленькую флейту.
Вол и осел немного отодвинулись, чтобы дать им пройти, и все спрашивали себя, какое впечатление они сами произведут на ребенка, который их еще не видел. Дитя только что проснулось.
– Мы все-таки не чудовища, - сказал осел.
– Ну, видишь ли, - возразил вол, - наш облик не похож ни на его собственный, ни на облик его родителей, мы можем страшно напугать ребенка.
– Ясли, хлев, крыша и стропила тоже не похожи на человеческое обличье, однако малыш ничуть не испуган.
Впрочем, вола это не убедило. Пережевывая жвачку, он стал думать о своих рогах.
"В самом деле, как ужасно, что ты не можешь приблизиться к тем, кого любишь больше всего на свете, без опасения причинить боль. Мне всегда нужно быть очень осторожным, чтобы не поранить ближнего. Ведь это вовсе не в моей натуре - ополчаться на каких-нибудь людей или какие-нибудь предметы, без серьезных, разумеется, причин. Я не зловреден и не мстителен. Но стоит мне куда-нибудь пойти - пожалуйста: впереди шествуют рога. Я просыпаюсь с мыслью о них, и даже когда я сплю глубоким сном или когда брожу в тумане, я ни на секунду не забываю об этих остриях, об этих пиках на моей голове. В самых сладких снах посреди глубокой ночи я постоянно чувствую их".