Дитя волн
Шрифт:
– Вы что, и впрямь хотите заставить нас во все это поверить?
– А почему бы и нет? Я считаю, здесь нет ничего невероятного. Разве может жизнь стоять на месте? Подумайте немножко над этим!
– И все только потому, что появился какой-то злосчастный ящик из белого дерева?
– Но это же потрясающе! Вспомните о миллиардах Теней, которые до сих пор были лишены каких бы то ни было твердых предметов.
Однако нового чуда не произошло, ящик недели и месяцы оставался на площади, окружаемый все менее многочисленной охраной. А потом его и вовсе оставили в покое.
Разочарованные Тени стали избегать друг друга, чтобы скрыть
Шарль Дельсоль не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он стал мертвым и в буквальном смысле превратился в собственную тень. Маргерит Деренод он потерял из виду за несколько дней до своей кончины и не знал, жива ли она еще. Он вспоминал о том дне, когда впервые увидел ее в библиотеке Сорбонны. Она сидела напротив. Быстрый, как мазок художника, взгляд, и он уже знал, что она брюнетка. Еще один взгляд четверть часа спустя (он корпел над философией) – и стал известен цвет ее глаз. Десять минут чтения, последний взгляд – и он увидел, какие у нее руки и запястья. Плюс небольшое усилие воображения, чтобы соединить эти детали в живое целое.
Каждый день он усаживался за библиотечный стол напротив нее, но не сказал ни единого слова: хромота сделала его застенчивым. Он всегда уходил первым – и очень быстро, несмотря ни на что. Однажды она поднялась с места, чтобы взять новую книгу. Она тоже хромала.
«Отныне я стану смелее», – тут же сказал себе Шарль Дельсоль.
Но затем эта мысль показалась ему недостойной их обоих.
«Нет, теперь я с ней вообще не смогу заговорить», – думал он.
А Маргерит Деренод просто раздражали изредка бросаемые взгляды этого молчальника. Он как бы предлагал ей обменяться хромотой, словно рукопожатием!
Однажды мартовским днем, открывая настежь окно, она услышала, как сосед по библиотечному столу шепчет Шарлю:
– Вам же холодно, нужно попросить разрешения закрыть окно. Это так естественно, тем более что вы только после болезни.
– О, что вы, я просто задыхаюсь, все хорошо, спасибо. И он даже не пошевелился.
Все-таки он попытался бороться с холодом и, чтобы сохранить хоть немного собственного тепла, стал делать почти незаметные движения, напрягая мускулы плеч и ног, растирая грудь просунутой под жилет рукой. Студентка бросила на него раздраженный взгляд, будто он мешал ей заниматься. И тут он почувствовал странное спокойствие, ощутил близость самой смерти, которая касалась его плеч, груди, ног, и он представлялся ей неплохой добычей. Когда Шарль вернулся к себе, у него не хватило сил даже разжечь огонь. Он умер три дня спустя.
Очутившись там, наверху, Шарль Дельсоль продолжал занятия в библиотеке Сорбонны, спроецированной на небеса.
Однажды он увидел Тень, которая села напротив его обычного места и тут же напомнила силуэт Деренод.
«Она точно так же держала свой портфель и так же резко его открывала, – подумал он. – Но что стало с ее лицом? На ней тот же плащ, что и в Париже, и ей еще меньше дела до меня, чем на Земле. Почему же она не открывает окно?»
Он забыл, что все его мысли просматриваются сквозь прозрачную душу, и серая Тень девушки, приблизившись, сказала ему – молча, как говорят мертвые:
– Скажите, месье, уж не потому ли, что я в тот день не закрыла окно, вы…
– О нет! Меня сбило такси.
И он отвернулся, чтобы скрыть свои мысли. Несколько дней спустя они вместе выходили из библиотеки. Их друзья говорили между собой:
– Что случилось с этими двумя? Они идут как влюбленные! Наверное, надо быть хромым, чтобы испытать здесь такое. Можно подумать, на небесах кому-то нужна любовь!
И хотя ее объемистый портфель был легче самого легкого перышка, Дельсоль предложил понести его. Девушка смеялась, но он сказал это очень серьезно.
Наконец она согласилась отдать ему портфель, хотя и находила это нелепым, особенно если учесть, что студент умер довольно давно и, стало быть, накопил немалый опыт здешней жизни.
Едва он взял портфель, как почувствовал, что ноша… оттягивает руку. Какая-то благость разлилась там, где раньше была кисть Шарля Дельсоля. Тело оставалось серым, но это был сияющий, едва ли не лучистый серый цвет с каким-то алым, если не сказать шалым, оттенком. Ему казалось, у него вновь рождаются руки, и он попытался спрятать эти беспокоящие его отростки под одеждой Тени – отростки, каждый из которых стремился обрести по пять пальцев.
– Вы сегодня какой-то странный, – мысленно сказала Маргерит Деренод. – Вам нехорошо?
– Вы же знаете, что это невозможно, – ответил он протестующим жестом.
И тут же почувствовал острую боль в кулаке, сжимавшем ручку портфеля. А когда портфель выпал и раскрылся, из него вывалились настоящие, полновесные словари Кишера и Гельцера, с пронумерованными страницами.
Потрясенная, студентка захлопала ресницами, настоящими ресницами земной девушки. А ее глаза стали голубыми, как когда-то, хотя в остальном лицо по-прежнему было лишено признаков жизни. Она стояла неподвижно, словно после огромного, нечеловеческого усилия, затем, очень быстро, ее нос, губы, щеки обрели цвет и стали даже чуть румянее, чем были на Земле. И стояла она вовсе не обнаженная, нет, Маргерит была одета, как и подобало девушке в 1919 году, году ее смерти.
Было сухо и прохладно, молодые люди дышали полной грудью, выдыхая хорошо видимый пар.
Ничуть не смущаясь оказавшихся поблизости Теней, они слили свои возродившиеся губы в долгом поцелуе. Затем, движимые радостью, переполненные вновь пробудившимися силами, направились на площадь, где стоял ящик из некрашеного дерева. Открыть его не составило труда. Достаточно было поднять крышку руками, которые ничуть не потеряли прежней ловкости. Влюбленные нашли там много вещей, которые принадлежали им на Земле, а главное, карту неба – исключительно четкую, многоцветную. Карта ожила и дала Шарлю и Маргерит множество советов и наставлений по поводу того, куда направить взоры, а потом позвала молодых людей в путь.
Рани
В племени он был единственным, кто получил воспитание в большом городе, и тем не менее его избрали касиком только после испытания голодом. Соперники выбывали один за другим, и на девятый день Рани остался один – он лежал, закутанный в бычьи шкуры, и тело его напоминало высохшую деревяшку.
С начала испытания время застыло для него в образе больших стенных часов с шестью лицами девушек по циферблату. Именно девушки с циферблата каждые четыре часа приносили ему воду и листья коки, которые он мог только сосать – сил жевать уже не осталось. Но он все тянул и тянул испытание, надеясь еще раз дождаться, когда придет очередь Яры, его невесты. Ее взгляд говорил ему: «Держись, настанет время удивительных вещей!»