Дива
Шрифт:
Недоеденный сделал стойку, затем выдернул из машины карабин.
— Раненный медведь!.. Пошли!
Около сотни метров они пробежали по дороге, прежде чем определили источник звука и полезли на него через густой мелкий сосняк. Фонарь был один, поэтому Зарубин отставал на шаг, а самоуверенный и отчаявшийся Костыль светил и ещё успевал рассуждать на ходу:
— Кухналёв всё-таки зверя стрелял, идиот! Не удержался, что ли?.. Чтобы из своей хлопушки и такого матёрого... Может, впрямь людоед?
Впереди замелькали собаки, работающие по раненному зверю — вертелись на одном месте, лаяли азартно, но похоже, хваток не делали, что было странно. И невидимый пока медведь от них не отмахивался, только урчал и ещё издавал звуки незвериные — шмыгал носом!
— Слышишь? — спросил Зарубин.
Костыль
— Ничего не пойму... Хрипит?
Не опуская стволов, они подошли ещё ближе и оба замерли, как если бы на их глазах дикий зверь оборотился в человека.
Кухналёв сидел на валежине, как спущенная резиновая кукла лешего, согнувшись почти пополам и уронив голову. Первой мыслью было: ранен, поэтому Зарубин стал его ощупывать, однако никаких следов крови не было, только свежая жидкая грязь на штанах и плечах. И ещё заметил: пуговицы на рваной рубашке застёгнуты наперекосяк, что люди в здравой памяти быстро обнаруживают и исправляют. Замазанный грязью пистолет болтался у него на ремешке, затвор зафиксировался в крайнем заднем положении, показывая, что магазин пуст. Ни на собак, ни на свет он никак не реагировал, только мычал, рычал и в самом деле шмыгал носом и всхлипывал, словно наплакавшийся подросток...
Из лесу на дорогу его выволокли на брезенте, а весу в полковнике было за центнер, поэтому тащили с остановками, прорубая дорогу. И тогда ещё кому-то из егерей пришло в голову, что он не в шоке и не в бессознательном состоянии, а попросту пьяный вдрабадан и спит. И все эти рычание, всхлипы и прочие издаваемые звуки не что иное, как храп раскормленного и ожиревшего человека в состоянии сильного алкогольного опьянения. Хотя многие знали, что начальник охраны губернатора непьющий и в компаниях лишь пригубляет свою рюмку. На дороге его сразу же хотели погрузить в машину и везти на базу, однако положенный на землю Кухналёв вдруг сел и совершенно осознанно потребовал выпить, чем сначала подтвердил догадки. Костыль принёс ему недопитый коньяк, отвернул крышку, однако полковник вышиб фляжку и потребовал с раннего утра прочесать лес. И ещё отчётливо произнёс фразу-завещание, исполняя долг охранника:
— Не пускайте короля на охоту.
Почему не пускать, зачем и кого искать, не объяснил — повалился на брезент и захрапел, всхлипывая при этом. И уже сонный произнёс:
— Учёного замочу.
Все это слышали и посмотрели на Зарубина.
Охотовед всеми силами ещё стремился спасти положение, поэтому велел грузить Кухналёва и всем ехать на базу, чтобы не создавать в угодьях лишнего шума.
По дороге полковник что-то бормотал, пытался поднять голову, потом вроде бы начал ругаться — всем так показалось, однако егерь, державший его голову на коленях, расслышал.
— Да он же про йети говорит! Про лешего!
Тряский просёлок окончательно привёл его в чувство.
Перед самой базой полковник самостоятельно сел, огляделся, но ничего не сказал и из машины уже выбрался сам. На ногах он едва держался, поэтому Костыль с Зарубиным подхватили его под руки и отвели в особняк губернатора. И только тут при ярком свете рассмотрели, что он весь исцарапан, а синтепоновая безрукавка и рубашка насквозь продраны или чем-то прорезаны. Когда же с него стащили грязную одежду, то обнаружили укусы — явно человеческими зубами. Только челюсти да и сами зубы были раза в три шире! Особенно это хорошо просматривалось на предплечьях и плечах, где редко расставленные зубы пробили кожу.
И это уже была не резиновая беззубая кукла...
Но самое главное, почти все серьёзные укусы и царапины оказались густо смазанный йодом!
— Кто тебя так, Родионыч? — спросил Костыль и, похлопав по щекам, как доктор, заглянул в глаза.
Тот ещё смотрел тупо, осоловело, но вроде бы приходил в себя. Охотовед принёс перекись водорода, спирт, принялся заново обрабатывать укусы, и тут полковник встрепенулся, точно выбрал флакон со спиртом и стал пить, как воду. Зарубин выхватил у него склянку, однако тот успел сделать несколько глотков и не поморщился, не задохнулся. Потом отпихнул Недоеденного и заговорил вполне осмысленно и возмущённо:
— Куклу нашли и обрадовались? Йети поймали? Снежного человека?.. Ты, специалист по лешим! — это уже относилось
— Ты не шуми, Родионыч, — попытался защитить его Костыль. — Жив остался, и ладно. Ты не первый йети в лапы попал...
— Он же сидел на этом лабазе вчера... — огрызнулся Кухналёв. — Почему к нему леший не вышел? А ко мне?..
Зарубин хотел честно сказать, что заблудился и на лабаз не попал, но охотовед опередил — весело развёл руками и пытался согнать шуткой свой страх.
— Повезло тебе, Родионыч! Теперь мы тебя будем звать — Недоеденный!
В нём была ещё злость пережившего стресс и ужас человека, однако самоконтроль оказался жёстким, и шутка подействовала — не зря до полковника дослужился.
— Ладно, мужики, извините, — покаялся он. — Это нервы, на пенсию надо... Страху натерпелся — жуть!
И даже попытался улыбнуться — получилось криво, по-змейски. Но спирт подействовал положительно: лицо расправилось и даже проступили некие чувства. Прежде чем полковника прорвало, у него началась затяжная икота, с которой сам он справиться не мог и попросил выпить. Уняв таким образом стихийные проявления организма, он встряхнулся и почувствовал себя героем. По крайней мере, сам он так и оценивал случившееся.
Личную безопасность короля и принцессы обеспечивали свои телохранители, а охрану территории охоты возложили на Кухналёва, поэтому он вначале обошёл пешком площадку на старой дойке, выбрал место, где установить наружный пост, затем подъехал к лабазу, где должен сидеть король. Здесь надо было поставить двух охранников, чтоб один наблюдал со стороны за лабазом, другой за путями подхода, но так, чтобы зверь не почуял. Несколько километров намотал по чапыжникам, кое-как определился и устал. В засидку ему подниматься было не надо, но он всё же поднялся, чтобы посидеть и отдохнуть, тем паче до выхода зверя оставалось часа два, а на верху обдувает, комаров меньше. Кухналёв выпил немного коньяка, отвалился на спинку королевского сиденья и сам не понял, в какой миг заснул. А когда проснулся, глядь — медведь уже на поле! Тот самый, бурый, с проседью по хребту, и размерами просто гигант, центнера на четыре с половиной. Кормится совсем рядом с лабазом, шерсть блестит, переливается, от солнца красным отдаёт: на любой международной выставке трофеев Гран-при обеспечен! И ходит, как в тире, словно под выстрел подставляется то одним ухом, то другим и всё ближе к лабазу. Полковник уж и дышать стал через раз, чтоб не спугнуть, хочешь или не хочешь, надо ждать, когда покормится и сам уйдёт. Первых минут десять было трудно спокойно взирать на такое чудо, потом как-то обвыкся, да и зверь обсиделся на поле, всякую осторожность потерял, дерёт овёс и чавкает — на весь лес слышно. Пара журавлей совсем низко пролетела, так на секунду прервался, посмотрел и вдруг присел на задние лапы, выгнулся и с кряхтением, как старик, с довольным урчанием кучу навалил. Чуть ли не под самый лабаз — такой вонью нанесло!
Кухналёв кое-как выждал обещанные сорок минут, но медведь не уходит, чуть отполз в сторону, вьёт свои снопы да сдирает пастью колосья. Тут полковник и подумал, что вчера учёный спугнул зверя, тот не выходил на кормёжку и, верно, проголодался так, что двухдневную норму берёт. Вспомнил, смирился с судьбой, совсем успокоился, чуть глотнул коньячка и снова начал дремать. Глянет, что зверь ещё на поле, и закроет глаза. И вдруг опять вонью нанесло, в дрёме подумал, медвежьей, но запах показался странным, мускусным, как от хорька, и такое ощущение, будто в лицо кто дохнул. Кухналёв глаза открыл — никого, и медведя на поле уже нет! Надо скорее сползать вниз и переходить овраг, поскольку время уже сумеречное, а мост егеря сделали хреновый, сучки торчат, можно запнуться и загреметь. Ещё подумал сходить за топором в машину и обрубить, чтоб король не запнулся и не рухнул в овраг. Уже внизу спохватился — свет включать нельзя, зверь только что ушёл и может быть в логу. И когда уже в потёмках до середины берёзы добрался, вспомнил: куртку и рацию второпях и спросонья на лабазе забыл! Фонарик прихватил, чтоб с берёзы не рухнуть, а что коньяк в кармане куртки, даже не вспомнил. Только развернулся назад, тут и встало перед ним это чудовище!