Дивергент (др.изд)

Рот Вероника

– Вам не разрешали держать домашних животных? – Кристина стучит ладонью по столу. – Но почему?

– Потому что они алогичны, – сухо поясняет Уилл. – Какой смысл предоставлять кров и пищу животному, которое портит мебель, распространяет по дому дурные запахи и рано или поздно умирает?

Мы с Алом встречаемся глазами, как всякий раз, когда Уилл и Кристина начинают ссориться. Но на этот раз наши взгляды скрещиваются и тут же расходятся. Надеюсь, неловкость между нами продлится недолго. Я хочу вернуть своего друга.

– Смысл

в том… – Кристина умолкает и наклоняет голову. – Ну, они такие забавные. У меня был бульдог по кличке Ворчун. Как-то раз мы оставили жареную курицу на кухонной стойке, чтобы остыла, и, пока мама ходила в туалет, он стащил ее и сожрал, целиком, с костями и кожей. Мы так смеялись.

– Ну да, это все меняет. Конечно, я хочу жить с животным, которое ворует мою еду и устраивает разгром на кухне. – Уилл качает головой. – Почему бы тебе не завести собаку после инициации, раз ты так тоскуешь по ним?

– Потому что.

Улыбка Кристины исчезает, и она ковыряет картошку вилкой.

– Собаки для меня вроде как закрытая тема. После… ну, знаешь, после проверки склонностей.

Мы обмениваемся взглядами. Всем известно, что мы не должны говорить о проверке, даже теперь, когда сделали выбор, но для них это правило не должно быть таким нерушимым, как для меня. Сердце неровно бьется в груди. Для меня это правило – защита. Оно позволяет мне не лгать друзьям о своих результатах. Всякий раз, вспоминая слово «дивергент», я слышу предупреждение Тори… а теперь и предупреждение матери. «Никому не говори. Опасно».

– В смысле… убийства собаки, да? – спрашивает Уилл.

Я едва не забыла. Склонные к Лихости ребята на симуляции брали нож и убивали напавшего пса. Неудивительно, что Кристина больше не хочет держать собаку. Я натягиваю рукава на запястья и переплетаю пальцы.

– Ага, – отвечает она. – В смысле, нам ведь всем пришлось это сделать?

Она смотрит сперва на Ала, затем на меня. Ее темные глаза сужаются, и она произносит:

– Тебе – нет.

– Мм?

– Ты что-то скрываешь, – обвиняет она. – Вертишься, как уж на сковородке.

– Что?

Ал толкает меня плечом. Ну вот, совсем другое дело.

– В Правдолюбии нас учат понимать язык тела, – поясняет он, – чтобы мы знали, когда кто-то лжет или пытается что-нибудь утаить.

– Вот как. – Я чешу в затылке. – Ну…

– Смотри, она снова! – Кристина показывает на мою руку.

Сердце бьется в горле. Как я могу лгать о своих результатах, если они знают, когда я лгу? Придется контролировать язык тела. Я опускаю руку и кладу ладони на колени. Честные люди поступают именно так?

По крайней мере, мне не нужно лгать о собаке.

– Нет, я не убивала собаку.

– Но как тогда тебя признали лихачкой? – щурится Уилл.

Я смотрю ему в глаза и спокойно произношу:

– Никак. Меня признали альтруисткой.

Это полуправда. Тори сообщила,

что мой результат – Альтруизм, так записано в системе. Любой, у кого есть доступ к итогам, сможет это увидеть. Я несколько секунд смотрю Уиллу в глаза. Если я отведу взгляд, это может показаться подозрительным. Затем я пожимаю плечами и протыкаю кусок мяса вилкой. Надеюсь, друзья мне поверили. Они должны мне поверить.

– Но ты все равно выбрала Лихость? – спрашивает Кристина. – Почему?

– Я же говорила. – Я ухмыляюсь. – Из-за еды.

Она смеется.

– Ребята, вы в курсе, что Трис ни разу не видела гамбургера, пока не попала сюда?

Она заводит рассказ о нашем первом дне, и мои мышцы расслабляются, хотя мне все равно тяжело. Я не должна лгать друзьям. Это создает преграды между нами, а их и без того достаточно. Кристина срывает флаг. Я отвергаю Ала.

После ужина мы возвращаемся в спальню, и я с трудом не перехожу на бег, сознавая, что ранги ждут нас. Хочется поскорее покончить с этим. У двери в спальню Дрю отпихивает меня в сторону, чтобы пройти. Я задеваю стену плечом, но не останавливаюсь.

При моем росте трудно что-либо разглядеть поверх голов неофитов, столпившихся в глубине комнаты, но когда я нахожу просвет, то вижу, что классная доска стоит на земле, тыльной стороной к нам, прислоненная к коленям Четыре. Инструктор держит в руке кусок мела.

– Для тех, кто только что пришел, я объясняю, как определяются ранги, – произносит он. – После первого круга боев мы ранжировали вас по уровню мастерства. Количество полученных баллов зависело от вашего уровня мастерства и уровня мастерства поверженного вами противника. Дополнительные очки начислялись за рост мастерства и победу над тем, кто сильнее. Я не награждаю за издевательство над слабыми. Это трусость.

Кажется, при последних словах его взгляд задержался на Питере, но совсем мимолетно, так что я не уверена.

– Если у вас был высокий ранг, вы теряли очки, проигрывая противнику с низким рангом.

Молли издает недовольный звук, не то фырканье, не то ворчание.

– Вторая ступень обучения весит больше, чем первая, поскольку более тесно связана с преодолением трусости, – продолжает он. – Тем не менее крайне сложно стоять высоко в конце инициации, если вы стояли низко в конце первой ступени.

Я переминаюсь с ноги на ногу, стараясь разглядеть его как следует. Когда мне это наконец удается, я отвожу глаза. Он уже смотрит на меня, по-видимому привлеченный моим нервным движением.

– Завтра мы объявим имена отсеявшихся, – сообщает Четыре. – То, что вы – переходники, а неофиты-лихачи – нет, не будет принято во внимание. Возможно, четверо из вас станут бесфракционниками и ни один из них. Или четверо из них станут бесфракционниками и ни один из вас. Или любой промежуточный вариант. Тем не менее вот ваши ранги.