Дивизия имени Дзержинского
Шрифт:
Первая послевоенная зима в Москве прошла быстро. Весна была ранняя, снег растаял рано. В начале апреля было уже тепло. В течение зимы автомашины были отремонтированы. Все машины заново покрашены и готовы к любому походу. Все было готово к празднованию 1 мая. В нашем саду на территории прохоровского особняка, который занимал автобронеотряд, стояли столетние липы, которые уже были одеты зеленой листвой. В саду обильно зеленела трава, на которой паслись кролики Соколовского, а в последующие годы он разводил свиней. Территория сада и строения особняка были обнесены высокой кирпичной стеной, около которой под липами были разбиты солдатские лагерные палатки, куда уже перешли жить. В зимних квартирах было решено произвести восстановительный ремонт особняка, как внутри, так и снаружи. Вскоре после майского парада, который прошел прекрасно, автомашины капитально отремонтированы, кузова у всех машин окрашены и выглядели как будто их получили с завода. И так проходило время первого полугодия. То были трудовые будни восстановления автомашин.
В ремонте здания принимали участие бойцы всех специальностей: маляры, штукатуры, лепщики, бетонщики, художники, столяры. Была восстановлена вся художественная живопись. По окончании ремонта командир отрада Конопко ушел в отпуск, военный комиссар Милютин заболел и был отправлен в Кремлевскую больницу. Конопко и Милютин в отряд больше не вернулись. На их места были присланы Харламов – командир отряда, любивший выпить, и Шипов – нач. политчасти отряда, которые в начале своего пребывания, не познакомившись
45
Правильно – Зилль.
Коллектив отряда был дисциплинированным во всех отношениях, не терял звания высокой сознательности воина Красной Армии. В то же время мы сами были примером в труде, политучебе и технике. Показывали пример молодым воинам, прибывшим в автобронеотряд, своим бережным отношением к автотехнике, которую доверили нам. Строго сохраняли дисциплину, порядок общежития. Так, был произведен ремонт здания, где помещалось общежитие. Во время капитального ремонта одно из больших помещений второго этажа переоборудовали под кинозал для проведения культурных мероприятий отряда. Клубу присвоили имя М.И. Калинина. Командование отряда по воскресным дням разрешило демонстрировать платные кинокартины, изредка устраивать концерты. В первые дни открытия клуба граждане, посетившие наш клуб, впервые поднимаясь по мраморной лестнице на второй этаж, были очарованы изумительной красотой, не видевшие такого блеска за все годы военной разрухи. Мраморные стены блестели своей белизной в фойе (он же – читальный зал), по углам были установлены торшеры с большими золотистыми абажурами, на потолке висели многорожковые люстры, на стенах были бронзовые бра. Все это озаряло зал сверкающим хрусталем. Красота помещения привлекла большое количество посетителей в наш киноклуб, они задавали множество вопросов, писали свои отзывы. Один из них: «Дорогие наши воины, приносим вам наше большое спасибо за всю красоту, сделанную трудом ваших рук». Дежурившие без конца отвечали на множество вопросов: кто производил восстановительный ремонт, неужели сохранились у вас такие специалисты, художники своего дела? Игнатович, который дежурил, отвечал: «Мы народ боевой, на все способны, сумели победить наших врагов и сумеем восстановить разрушенное. Можете любоваться восстановленным. Наши слова с делом не расходятся: это сделано руками солдат нашего отряда».
Гумелевский оценил нами проделанный труд, осознал свой недостаток и непонимание в автотехнике. Много было в книгу отзывов записано, было много внесено фотоснимков. Вскоре в отряд был прислан из главного управления автоброневых сил на политработу член ВКП(б) с 1916 г. тов. Алтухов, который умел хорошо говорить, был хорошим оратором. Быстро освоился и подружился с коллективом, и вскоре мы избрали Алтухова секретарем партийного бюро. Быстро стали налаживаться автозанятия и политучеба, постепенно стали сглаживаться ранее имевшиеся недостатки, которые тяготили нас, старых кадровых «броневиков». Вскоре совместно с командиром отряда были разрешены нам по воскресным дням увольнительные отпуска в город до девяти часов вечера. По воскресным дням, когда в клубе демонстрировались кинокартины для всех желающих, т. е. по платным билетам, наши товарищи из отряда стали знакомиться с посетителями, завязывалась дружба, знакомства, которые впоследствии перешли в близкие отношения, в настоящую любовь. Таким образом, многие из наших поженились, Игнатович, Дамбит, Пискунов, Лылин и многие другие живут с семьями по сей день счастливой жизнью, как говорится, душа в душу, и не нарадуются.
Несмотря на тяжелые 1922, 1923, 1924 годы, поженившиеся товарищи стремились демобилизоваться или уйти на учебу. На их место приходили молодые. В отряде с каждым годом становилось все меньше старых бойцов, к началу 1924 г. осталось не более 30%, и те готовились поступить в военные училища на учебу. Отряд стал жить мирной жизнью. Время и годы бежали быстро. Наш отряд обновлялся новым молодым пополнением примерно на 75%. Мой друг Стрункин, с которым мы вместе жили в комнате, поехал в отпуск в деревню и там женился, а вскоре демобилизовался по болезни. На его должность зав. продовольственным складом отряда назначили меня.
К концу 1922 г. и в последующие 1923—1924 гг. жизнь стала налаживаться. Повсюду начались работы по восстановлению разрушенного народного хозяйства республики и, главное, города Москвы. Автоброневой отряд за это время полностью заново восстановил свое автохозяйство. Все было отремонтировано и заново восстановлено. Старым бойцам бронеотряда без дела жить стало скучно, так как мы бездельничать не привыкли. Наша страна нуждалась в специалистах по восстановлению народного хозяйства. В феврале 1923 г. Конопко прибыл из Алтайского края, зашел в отряд навестить своих сослуживцев, старых отрядовцев, рассказал нам, как он организовал сельхозкоммуну, а сейчас приехал в командировку получать автомашины для коммуны, по указанию тов. Орджоникидзе он получил пять автомашин, вот машины есть, а водителей нет, и в коммуне нет водительского состава и большая нужда – нет слесарей, кузнецов. Он приглашал Соколовского и мне несколько раз предлагал поехать с ним в Алтайский край работать в качестве начснаба во вновь организованную им коммуну. Многие ранее демобилизовавшиеся поехали с ним работать в коммуну. В то время в Москве была страшная безработица, биржа была переполнена безработными. В начале 1923 г. в отряде было более свободно с отпусками, поженившимся предоставлялись льготы и разрешалось проживание с женой в отряде или за пределами отряда
Игнатович, Лылин, Несмеянов, Катона, Соколовский поселились с женами на территории отряда, а Богданов, Урбан, Станкевич, Матусса, Алешин и другие перешли жить к своим женам и вскоре демобилизовались. Оставшиеся, на них глядя, стали писать рапорты на имя командира ОСНАЗа Кобелева, Аверьянову с просьбой об увольнении из отряда или демобилизовать по болезни. И так в течение 1922—1923 гг. в отряде началась постепенная демобилизация старшего возраста. Попов, Соболь, Пискунов, Дамбит, Каспорет и много других товарищей, которым давно срок демобилизации истек, старались поступить на учебу. Стало известно о том, что автоброневой отряд в скором времени переводится с Садово-Черногрязской на казарменное положение в Покровские казармы. Нам многим известна была казарменная жизнь. Да и кому же хочется уходить из такого прекрасного особняка опять в старые бывшие царские загрязненные казармы? К этому времени в отряде оставалось очень мало «старых добровольцев». Оставались Алексеев, Несмеянов, Кищук, Архипов, я – Волков, пом. командира по техчасти Соколовский, ряд других товарищей – основателей автобронеотряда, участников двух войн: Первой мировой и Гражданской.
В конце 1922 г. я познакомился с девушкой, которая проживала в доме по соседству с отрядом. В начале нашего знакомства в свободное время мы встречались по воскресеньям в нашем клубе на просмотрах кинокартин. Иногда и в другие свободные дни, которых так было мало. Она работала в управлении железнодорожного транспорта. Девушка понравилась мне своей скромностью, простотой, в то же время была строга, сурова во взглядах и разговорах, любила справедливость. Такие были у нее качества, за это я ее уважал и в то же время полюбил, как самого близкого друга и товарища, с которым как будто были знакомы много лет. Во время наших встреч мы всегда были рады друг другу. Встречи продолжались. Каждая встреча постепенно нас сближала, мы стали чаще встречаться. Как будто полюбили взаимно друг друга. Каждая наша встреча меня заставляла все больше задумываться о многом, если бы наша дружба осталась бы навсегда, это было бы совсем хорошо. Это было бы счастьем для меня. Но одного я не мог забыть: о пережитом, о тяжелых ранах, полученных в Первой мировой и Гражданской войнах, которые оставили мне неизлечимую рану, которая осталась на всю мою жизнь. Все же я старался избавиться от этого. При наших встречах старался быть жизнерадостным, веселым. Неоднократно я встречался с ее матерью, бывал в их квартире. Ее мать, рабочая-ткачиха шелкоткацкой фабрики, ныне фабрика «Красная Роза», – скромная, простая работница, с доброй душой, но со странным характером. Мне нравилась ее строгость. Она, как мать, замечала, что я ухаживаю за ее дочкой. Это было действительно так, я был не уверен в их согласии, видя мою неполноценность. Как только я об этом вспоминал, тут же сразу во мне появлялась мысль о моем недостатке и зачем я пришел, без приглашения. Темы разговоров были разные, но о женитьбе и не было разговора. Старался не затрагивать этого вопроса, так как для этого у нас не было повода. Жизнь и время создавали большие трудности для совместной жизни, а их было много, неопределенно они возникали на каждом шагу, но это не мешало нашей дружбе. Настал 1924 год. Я бы назвал его годом переломным в моей жизни. Я много думал, как дальше мне продолжать свою дальнейшую жизнь. Жить так, в отряде, нельзя. Впереди не было у меня никаких перспектив для повышения знаний. И, откровенно говоря, все окружающее, одно и то же, стало сильно надоедать. Я стал чувствовать себя угнетенным, стал много задумываться, искать новые пути к самостоятельной жизни с тем, чтобы стать в ряды полноценных товарищей и быть полезным человеком, приносить пользу новому обществу. Для этого нужны были знания. Во-первых, быть грамотным, а я имел трехлетнее, да и то незаконченное сельское образование; и этого было недостаточно. Я считал необходимым его восполнить, не теряя времени, поступить на общеобразовательные курсы и хотя бы получить неполное среднее образование. Без образования, считал, жить будет трудно. Шел 1924 год, после празднования 1 мая я окончательно решил заняться учебой, которая не выходила из моей головы. На свое здоровье я не обращал внимания, чувствовал, вроде все в порядке, и думал, все будет хорошо.
Примерно в июне или в июле проходил очередной медосмотр. Во время прохождения врачебно-контрольной комиссии много мне задавали вопросов. Больше всего мной интересовался невропатолог, он тщательно осматривал меня, после осмотра заявил: «Мне не нравится ваша нервная система, заниматься учебой рановато, и даже категорически вам запрещаем. Вам надо лечиться, а не учиться. Вам не зря установили вторую группу инвалидности с назначением пожизненной пенсии в размере 30 руб. 85 коп.». Относительно же учебы, так и не довелось мне поступить на общеобразовательные курсы. Вместо курсов рекомендовали мне изменить обстановку и лучше оставить военную службу. После такой врачебной рекомендации и совета я снова стал им мало верить. Но их совет, как говорится, накручивал себе на усы, которых у меня не было. Подумал о демобилизации. Но в Москве в те времена была безработица. Московская биржа была переполнена безработными. Но меня это почему-то не страшило, рассчитывал устроиться в пекарню, т. к. я из пекарни уходил на военную службу. Временно поживу у братьев, которые проживали в Москве и имели жилую площадь. С этой стороны я был обеспечен. В июне 1924 г. я демобилизовался из рядов Автобронеотряда им. Я.М. Свердлова. Выдали мне, как и всем демобилизованным, комплект нового обмундирования: гимнастерку с малиновыми петлицами, шерстяные брюки, две пары нового белья, шинель, ботинки с гетрами. И самое дорогое, что в то время для меня было, – это, как исключение, я получил месячный продовольственный паек: сахар, чай, крупы, мясные консервы. В общем, получил все, что положено для суточного питания. Вместо хлеба выдали муку. Пенсию выдали за два месяца. Выданные мне продукты были доставлены по адресу моего места жительства: Яузский бульвар, дом 11.
Около двух месяцев прожил я на квартире брата, ничего не делая. Я два-три раза в неделю ходил в горком партии, добиваясь посылки меня на работу. Вот так я и узнал, что такое безработица и как в то время было трудно жить рабочему без работы. Потом в горком партии стал я ходить ежедневно. По-видимому, я так им надоел и обычно слышал один и тот же ответ: «Ну зачем же вы сегодня опять пришли? Мы вас вызовем». Не ожидая их вызова, я усиленно добивался работы. В первых числах ноября все же я добился путевки для переговоров в Московский союз потребительских обществ. Я был направлен в отдел хлебопечения, где получил отказ. Отделу хлебопечения требовались булочные подручные, а другого ничего не было. Так и было мне сказано. Ни с чем вернулся в горком. Время было позднее, обратно вернул путевку, просили зайти завтра с утра. Пришел, как было сказано. В отделе кадров горкома было заготовлено письмо в запечатанном конверте, адресованное на имя председателя МСПО, лично тов. Сорокину. Что было в нем написано, не знаю. Тут же тов. Сорокин позвонил зав. отделом хлебопечения Ульяновскому, у которого я был вчера, и сказал: «Сейчас зайдет к вам тов. Волков, бывший булочник, ранее работавший у Филиппова». В заключение разговора было ему сказано: «Предлагаю принять», а на путевке написал: «Принять. Сорокин». Ульяновскому подаю подписанную путевку горкома. Ульяновский с ехидной улыбкой предложил мне две должности. Одна из них ответственного дежурного в 4-й пекарне по приему готовой продукции, и вторую должность – старшего продавца кондитерского отделения этой же пекарни. Предложенная работа была ответственная и в то же время тяжелая для меня и трудная, но знакомая. Та и другая работа связаны все время с движением, а я не так хорошо еще привык ходить на протезе. Несмотря на свои трудности, дал согласие пойти работать в магазин старшим продавцом. Вспоминая сейчас, даже становится страшно думать и рассказывать, с каким трудом и болью в душе было дано согласие. Но меня это не устрашило, так как я привык к трудностям.