Длинные тени
Шрифт:
В целом воспоминания о выпускном вечере были смутными: чай с пирожными, какие-то танцы, на которые с умилением взирали родители. В попытке скрыться от их недреманных очей мы время от времени выбегали на школьный двор, где я и целовалась с Витькой из параллельного класса только для того, чтобы не выглядеть черной вороной среди белоснежных выпускниц. И надо же, чтобы именно этот поцелуй увидел Сашка Кравцов…
Проснулась я поздно, солнце стояло уже высоко,
За моей спиной скрипнула дверь, и в комнату заглянула Алла: «Доброе утро! Ну, Варька, здорова же ты спать! Мы ведь вчера договорились поехать с утра на кладбище. Завтрак на столе, давай, собирайся! А то к половине второго мне надо вернуться домой – ученик придет». Я, молча, кивнула, лишившись на мгновение дара речи, так непохожа была сегодняшняя Алла на вчерашнюю.
Понятно, что утро вечера мудренее, но не настолько же! Вместо джинсов и ковбойки длинный сарафан из плотного черного льна, пышные волосы собраны в строгий пучок на затылке, на ногах босоножки на высокой танкетке – и уже язык не повернется назвать эту стройную молодую женщину Малышом. На мгновение я даже ощутила некоторые угрызения совести за то, что вчера про себя назвала Алку «толстушкой».
Через полчаса, когда я уже сидела в машине, к дому Винокуровых подкатил на велосипеде белобрысый паренек лет двенадцати и, увидев хозяйку, запирающую ворота, замер в нерешительности: одна нога на земле, вторая – на педали нового велика. Крепко сжимая загорелыми ладонями сверкающий руль своего сокровища, мальчишка, молча, осматривал мою машину и, казалось, оценивал меня в качестве водителя с чисто мужским скепсисом, пока Алла, обернувшись не окликнула его: «Сережка, привет! Ты зачем прикатил? А мы вот на кладбище собрались, хотели на обратном пути к вам в мастерскую завернуть!»
– Привет! – отозвался Сережка голосом Сашки Кравцова, который я, оказывается, помнила до сих пор. – Меня Антон прислал сказать, что они с папой сегодня поедут покупать запчасти, и поэтому он не сможет зайти, как обещал!
– Послушай, дружок, – произнесла вдруг Алла совершенно «учительским» тоном, – сколько раз я тебе говорила, что нельзя называть дядю Тошу Антоном! Нашел себе приятеля!
– Вот
После этого утверждения, с которым трудно было не согласиться, мальчишка кивнул нам на прощание и лихо покатил вниз по переулку, привстав на педалях, как заправский велогонщик. Я посмотрела ему вслед: отросшие за лето вихры на загорелой шее, футболка в красную и белую полоску, изрядно потертые джинсы с заплатками, запыленные кеды – вроде бы все самое обыкновенное, но во времена моего детства таких мальчишек в Энске не было.
А вот Антон Мухин был. Правда, в детстве пять-шесть лет разницы в возрасте казались пропастью. Я еще только школу заканчивала, когда Антон уже учился в автодорожном институте, о чем при каждом удобном случае с гордостью рассказывала моей бабе Лене его бабушка, Зинаида Дмитриевна. Так что по самым скромным подсчетам Мухин старше Аллы больше, чем на десять лет, но, с другой стороны, она привыкла к тому, что раньше в их доме бывало полным-полно друзей старших брата и сестры, и среди этой компании всегда находился кто-нибудь, чтобы опекать Малыша…
Судя по тому, как ловко скользнула Аллочка на сиденье рядом со мной, практически мгновенно пристегнула ремень безопасности и, не глядя, пристроила охапку только что срезанных георгинов на заднее сиденье, автомобиль она считала «не роскошью, а средством передвижения», как говаривал Остап Бендер. И было совершенно очевидно, кто именно обеспечивал Малышу в случае необходимости это средство, так что бестактный вопрос сам собой сорвался с моих губ: «У тебя с Мухиным – серьезно?»
– Если честно – сама не знаю, – быстро ответила Алла и, помолчав, добавила, – родители были против. Пока они были живы, Антон не переступал порога нашего дома, и ты понимаешь, почему…
– Да, – согласилась я, слегка кивнув, словно подтверждая нечто, само собой разумеющееся, хотя на самом деле не очень понимала, что она имеет в виду.
В доме, где жила баба Лена, страшную историю семьи Антона знали многие, но старались не вспоминать, однако отголоски трагедии послевоенной поры слышались в шелесте сквозняков по старым коридорам, осторожном стуке закрывавшихся дверей, скрипе ступеней деревянных лестниц. Сама я, однажды увидев загадочное фото на стене в квартире Мухиных, долгое время собирала по крупицам сведения из случайно услышанных разговоров взрослых, а потом все разом выложила бабушке, с недетской настойчивостью стараясь получить ответы на мучавшие меня вопросы. Но больше мне никто никогда ничего не рассказывал, словно с тех пор у меня на лбу стояла печать посвящения…
Конец ознакомительного фрагмента.