Длинные тени
Шрифт:
– Алка, да ты что?! Неужели все это правда? – я не верила ушам своим. – Почему же Лариса мне ничего не рассказала?
– Да твой Кравцов заставил ее тогда поклясться какой-то страшной клятвой, что она тебе ничего не скажет. Ну, а я клятвы не давала, – Алла снова улыбнулась и поднялась из-за стола, – поэтому все тебе и выложила. К тому же мне кажется, что срок давности истек, и Сашкиной мужской гордости мой рассказ урона нанести не может. Ладно, Варь, поздно уже, пора спать. Пойдем, покажу твою комнату, и будешь там переживать по поводу Кравцова…
Окно спальни, где мне предстояло провести эту ночь, выходило
Запахи летнего сада и шорохи ночи в непривычной для московского уха тишине – роскошь, недоступная мне в последние годы, и казалось, что едва голова моя коснется подушки, я провалюсь в сон, крепкий и сладкий, как в детстве. Но не тут-то было – сна как не бывало: напророчила Алка, и мысль о том, что Кравцов здесь, рядом, в Энске не давала мне покоя…
Кравцов появился в нашем 9-ом «А» неделю спустя после начала учебного года. Все уже успели обменяться впечатлениями о летних каникулах, обсудить первые школьные новости и только-только по-настоящему приступили к занятиям, как однажды утром в класс вместе с литераторшей уверенной походкой вошел Сашка. Тридцать две пары глаз с любопытством уставились на новенького, а тот, совершенно не смущаясь, сказал: «Привет!» и плюхнулся на свободную парту прямо позади меня, лишив, таким образом, возможности разглядеть новенького во всех подробностях.
А посмотреть было на что: вроде бы он ничем не отличался от наших мальчишек, но как-то особенно ловко обхватывал его плечи форменный серый пиджак, расстегнутый воротник ковбойки в красно-синюю клетку открывал крепкую шею, к тому же в нарушение всех правил парень был в темно-синих джинсах. Но, самое главное, Саша Кравцов был подстрижен как девчонка – соломенное «каре» на косой пробор, длинная прядь заправлена за ухо. Бывало, конечно, что кто-то из наших одноклассников вопреки придиркам учителей, косил под «битлов», отпуская волосы до плеч, но чтобы такое?! Да, не прост новичок! Ну, ничего, после уроков ребята наваляют ему, чтобы не задавался!
Однако, когда после уроков я выкатилась на школьное крыльцо, застегивая на ходу упрямый замок портфеля, там меня ждал новенький: «Ты домой? Пойдем вместе!» В ответ я только рассмеялась: «Пойдем – куда? Да я живу в соседнем доме!»
– В сером, двухэтажном? Правда?! – Кравцов слегка растерялся.
– Ну да! А что тут удивительного?
– В общем-то, ничего, – Сашка покрутил головой. – Просто я теперь тоже там живу.
– Так ты – сын Марии Семеновны, нового школьного врача? – теперь настала моя очередь удивляться. – А где же ты был раньше? Почему не пришел в школу первого сентября?
– Я проводил каникулы у отца. Родители так решили, что мама сначала устроится на новом месте, а потом меня заберет, – Кравцов откинул со лба выгоревшую на солнце прядь и добавил с совершенно взрослой откровенностью, – мои родители в разводе.
– Так как же ты будешь меня провожать? – поспешила я сменить тему.
– А пойдем через центр? Заодно ты покажешь мне город!
И мы пошли. Вниз по переулку, к собору, потом на озеро, потом на стадион – ознакомительная экскурсия по городу продолжалась до самого вечера, и, кажется, впервые в жизни мне не хватило времени на уроки.
Сашка отличником не был, но зато оказался чрезвычайно эрудированным товарищем, причем далеко за рамками школьной программы. В общении с ним мое самолюбие первой ученицы постоянно получало мелкие уколы и царапины, что не давало перерасти нашей дружбе в полноценный школьный роман. И вот однажды, когда на уроке литературы пришедшая на практику новая учительница в попытке проверить наши знания начала читать Вознесенского: «В Лонжюмо сейчас лесопильня…», Кравцов лихо продолжил: «В школе Ленина? В Лонжюмо? Нас распилами ослепили бревна, бурые как эскимо…», а на мой вопрос, как пишется название поэмы, удивленно спросил: «Как? Ты не знаешь «Лонжюмо»? Уж от тебя, Варя, я этого не ожидал!»
Так меня еще никто не унижал, причем при всем классе. Я твердо решила, что между мной и Кравцовым все кончено, и, когда после уроков Саша, как обычно предложил пойти домой «через город», я гордо ответила: «Нет, спасибо, я в библиотеку – читать Вознесенского. А тебе хочу сказать, что никто не может знать всего на свете. Держу пари, что ты, например, не знаешь, кто взорвал линкор «Новороссийск»!» С этими словами я гордо повернулась и ушла. А вскоре после нашей с Кравцовым размолвки отца перевели с Дальнего Востока в Москву, родители забрали меня из Энска, и следующую учебную четверть я начала уже в московской школе, так и не помирившись с Сашкой…
Странно, в своих школьных воспоминаниях я мысленно всегда возвращалась именно в Энск, почему-то полтора года учебы в московской школе совершенно не затронули моей души. Ни с кем из учеников я особенно близко не сошлась: никто из девчонок не смог заменить мне Лариску, никто из мальчишек и рядом не стоял с Кравцовым! Зато я не переставала удивлять учителей уровнем знаний полученных в «красной» школе: постепенно выбилась в лидеры и единственная из всего выпуска получила золотую медаль.
Несмотря на медаль, а, может быть, как раз из-за нее, выпускной вечер с танцами и прощальными поцелуями особенного впечатления на меня не произвел, да я, собственно, ничего особенного от него и не ожидала. Впереди маячил институт и взрослая жизнь, так что с московской школой я расставалась без сожаления.
Одноклассницы готовили наряды, обсуждали прически и фасоны туфель, а я решила, что для последнего школьного вечера вполне сгодится платье, сшитое мне мамой два года назад для выпускного после восьмилетки – ведь это было в Энске, а не в Москве! И потом, ради кого наряжаться-то? Кравцова я уж точно не ждала, да и он не мог видеть меня в том платье, потому что появился на моем горизонте только в девятом классе.
Единственное, что я сделала по примеру подруг – это посетила парикмахерскую, чтобы сделать настоящую взрослую прическу. И совершенно напрасно: результат оказался плачевным – тщательно уложенные и политые лаком до состояния твердого тела волосы не прибавили мне ни красоты, ни радости. Больше того, глядя в зеркало, я сама себя не узнавала – по моим тогдашним понятиям, так могла выглядеть продавщица среднего возраста в День работника советской торговли. И пришлось срочно мыть голову и спешно сушить волосы, чтобы успеть на вечер – опаздывать было немыслимо, ведь мне должны были вручать медаль!