Для особого случая
Шрифт:
В четверг выйдет районная газетка, где на первой полосе, занимая всю её центральную часть, будет красоваться фотография с подписью: «Лучшая доярка России 2010 года Галина Кудряшова принимает поздравления от Президента РФ». Галина стоит рядом с руководителем страны в зажатой позе, ссутуленная, с испуганным взглядом. На груди у неё блестит медалька, приколотая лично Президентом.
От прокола навсегда останется след на её новом платье – платье шоколадного цвета, с белой оторочкой по вороту и рукавам, которое в момент награждения некрасиво собралось между ног, задравшись на коленях и прилипнув к капроновым колготкам. В суете перед отъездом Галина
Муж Колька, хмыкая и потешаясь, вырежет из районки эту фотографию и приколет булавкой к обоям в углу над кухонным столом.
Через три дня Галина снимет вырезку и спрячет вместе с платьем и медалькой в самый дальний угол комода.
Измена
Беда пришла внезапно. Как ей и положено.
Голова у Лизы разболелась ещё с вечера, кружило сильно. Она даже стирку отложила, хотя Володя специально подтопил баню, нагрел воды. Легла пораньше, подумала: высплюсь, всё пройдёт. К утру боль не утихла, но Лиза поднялась, растопила печь, взяла подойник и пошла к корове. Доила, сидя на низенькой скамеечке, упёршись головой в тугой горячий коровий бок. Перед глазами плавали цветные пятна. Смирная Ромашка флегматично хрустела сеном, в брюхе у неё сыто бурлило. Закончив дойку, Лиза тихонько встала со скамеечки, взяла тяжёлое ведро с парным молоком, выпрямилась, сделала несколько шагов и упала у дверей хлева. Подойник опрокинулся, молоко вылилось и мгновенно впиталось в подстилку. Ромашка потянулась мордой к лежащей хозяйке, понюхала её и коротко взмыкнула.
Из больницы Лизу выписали через десять дней. Сын Павлик на своей машине довёз из райцентра до дому. Вдвоём с отцом они осторожно завели Лизу, приволакивающую правую ногу, в избу, помыли, переодели и положили на застеленную свежим бельём высокую кровать. Павлик уехал обратно.
С Лизой остался муж. Он приставил к кровати табуретку, тихо сел и мягко взял холодную Лизину руку с истончившимися жёлтыми пальцами в свою большую ладонь. Вглядывался в измождённое, перекошенное на правую сторону лицо жены, гладил и поправлял свободной рукой её растрепавшиеся потускневшие волосы.
– Лизонька, матушка, скажи чего-нибудь…
Лиза смотрела прямо на него своими густо-серыми глазами, из уголков которых медленно стекали по щекам, куда-то за уши, на подушку, крупные слёзы.
– Давай я покормлю тебя… – ласково предложил он, но Лиза в ответ только прикрыла веки и выдохнула какие-то нечленораздельные звуки.
Володя переспросил:
– Что, милая?
– и ачу…
– Чаю?
Лиза раздражённо дёрнула головой.
– паать буу…
– Что?
– паать буу!
Она снова закрыла глаза и отвернула голову к стене. Володя выпустил её руку:
– Ну… спи… если чего – зови.
Он поднялся с табуретки, вышел из комнатки, отгороженной дощатой перегородкой, задвинул тряпичную занавеску на дверном проёме. Подумал и оставил щёлочку, чтобы следить за женой, не тревожа её лишний раз. Сам прихватил папиросы, больничные документы и выписки и вышел на крыльцо: посидеть, покурить, подумать, как дальше жить…
Лиза не спала. Она лежала в полутёмной комнатке, прислушиваясь к звукам, к кашлю и вздохам мужа, к его шагам, пытаясь угадать, что он делает, а главное, что он думает. Слёзы, капля за каплей, так и стекали из её глаз. Она вытирала их левой действующей рукой, но они бежали снова. Наволочка промокла. Лежать на ней было неприятно. А как лежать, если… Лиза даже думать об этом боялась. Решила терпеть, пока не разорвёт. И не есть, и не пить, чтобы нужды
Лиза скосила глаза на правую отнявшуюся руку, лежащую поверх одеяла. Попыталась пошевелить ею. Да что там! Это она мыслями своими пошевелила. А рука как лежала, так и лежит сучком бессмысленным. Врач говорил: надо массаж делать. Лиза попробовала дотянуться до неё левой, живой, но не смогла. Она хотела бы лечь набок, хотела бы сесть, свесить с кровати ноги, но всё это стало для неё непосильным делом.
«Да как же это! – вскричало всё внутри. – Господи! Ведь мне же ещё пятидесяти нет! Работа, дом, огород, корова – всё на мне держалось! Теперь же как? Отбегала своё Лизонька?.. Зачем же ты меня оставил, Господи? Зачем Володьке моему такой хомут на шею? И здоровая-то не сильно нужна была, а такая…»
Лиза зарыдала.
Вернувшись в избу, Володя услышал из-за занавески странные пугающие звуки и бросился к жене.
– Что ты?! Что ты, Лиза?! Больно тебе?
Он подхватил её под плечи, обнял, приподнял, усадил, подоткнул вокруг высокие подушки и одеяло.
– Сейчас попить принесу! Ты только не упади, ради Христа!
Володя бросился на кухню, побрякал там посудой и принёс тёплого чаю в детском поильничке: от внучки остался. Лиза как увидела этот поильничек, так ещё пуще зашлась, отвернулась.
– Ну, мать, ты давай как-то… надо ведь и лекарство пить, и есть, и вставать осторожно. Что там за мысли у тебя завелись? Врач сказал: прогноз положительный, организм крепкий. Так что давай, попей… и кашки я сварил, жиденькой.
Он развернул жену к себе и почти насильно напоил, потом заставил съесть несколько ложек каши, выпить таблетки. После еды уложил и принялся неумело массировать ей отнявшуюся руку, растирать ноги, приговаривая:
– Если в туалет захочешь – стукни в стенку два раза, если попить-поесть – один. Если больно – кричи, скучно – зови. Я тебе телевизор сюда экраном развернул, будешь свой сериал смотреть… Ни о чём не переживай…
– аота а-ак?
– Чего? Работа? Так я отпуск взял. Я с тобой буду, пока не поправишься, а поправишься ты обязательно. Только мысли правильные в голове заведи, и поправишься… Уф! Всё, родная, поспи…
Володя коротко поцеловал жену в сжатые губы и ушёл справлять домашние дела.
Ночью Лиза видела какие-то вязкие, яркие и бессмысленные сны, походящие на кошмар, охала, вскрикивала. Под утро сновидение привело её к знакомому до ужаса дому, и она, подняв с земли горсть камней, стала кидать их в окна. Стёкла посыпались с оглушительным звоном, и кто-то закричал.
Лиза испуганно открыла глаза: над ней склонился заспанный встревоженный муж. Ещё не отойдя от ночного морока, она махнула на него рукой:
– уди-и-и… уди-и-и… еа-ижу…
– Да что ты, Лиза, что ты! – Володя приподнял её, дал лекарство.
С трудом сглотнув таблетки, Лиза устало повалилась обратно в подушки и уставилась в окно, за которым розовел рассвет. Нет, не верила она мужу, не хотела она, чтобы именно он видел её такой – униженной, слабой… Лучше бы чужие люди за ней ходили, пусть бы грубили, пусть бы в сырости и грязи она лежала, только бы не дотрагивались до неё его руки. Она никогда не забудет, что эти руки обнимали чужую женщину. Она не смогла простить тогда, не сможет и сейчас. И его виноватый вид, и его забота, и фальшивая ласка были неприятны ей. Господи, какое наказание – оказаться совершенно беспомощной в руках человека, который тебя однажды так подло предал!