Для радости нужны двое
Шрифт:
Самолет скользил в темноту, и красные бортовые огоньки зловеще вспыхивали, оставляя за собой пунктирный след мгновений, тающих в вечности.
— Садимся! — крикнул пилот и осветил прожектором длинный пологий склон серира.
Под днищем самолета загрохотало, завизжало, с обеих сторон по борту полетели искры.
"Сейчас взорвемся", — с холодным оцепенением успела подумать Мария. А самолет накренился и упал на бок. Затрещали стойки и крылья — и вдруг все закончилось.
Антуан заранее, еще до посадки, откинул фонарь, что и спасло им жизнь — они удачно вывалились из самолета… Антуан поднял
Антуан поднял голову, внимательно посмотрел в сторону оставленной ими груды металла и произнес голосом тяжело уставшего человека:
— Кажется, самолет не взорвался.
— У меня тоже такое впечатление, — бодрясь добавила Мария.
Захохотав, они вскочили на ноги и стали плясать, визжать и хлопать друг друга по плечам. А когда Мария окончательно выбилась из сил, она упала ему на грудь.
— Мари, мы живы!
— У меня тоже такое впечатление. И по этому поводу вы меня ощупываете?
— Я вас ощупываю? Мадемуазель, я только чуть-чуть поддерживаю вас на греховном пути. — Он обнял ее очень нежно, и она не противилась…
Объятие было недолгим, но решило между ними все раз и навсегда…
— Боже! Какая горячая галька! — присев на корточки и потрогав плоские камешки, прошептала Мария. — А я и не почувствовала, пока мы лежали на ней, как караси на сковородке.
— Та-ак, и что мы имеем в сухом остатке? — добродушно и деловито спросил Антуан как бы самого Господа Бога. — Пойдем-ка, Мари, посмотрим.
Крылья, шасси, стойки валялись по всему склону, а фюзеляж был цел, так же как пропеллер и пилотская кабина.
— Надо радировать на базу, — как само собой разумеющееся, промолвила Мария.
— Надо. Но у нас нет рации.
— Как это? Все самолеты…
— Снабжены рациями, — продолжил Антуан, — и мой тоже был снабжен, но я отдал свою ребятам в форте. У них сломалась, и я подумал, что им нужнее…
— Хорошенькое дело… А где мы примерно?
— Примерно километрах в ста пятидесяти от того места, где ты оставила машину.
— И в ней сумку с лимонами и апельсинами…
— Всегда именно так: одно забыли, другое не взяли, о третьем не подумали… — С этими словами он поднялся в кабину и через некоторое время спрыгнул на землю с двумя фляжками в руках. — Обе целы. В одной вино, в другой вода. Всего питья у нас два литра. — Антуан проверил, крепко ли закручены фляжки и полны ли они. Все было нормально.
— Наверное, нас ищут? — с надеждой спросила Мария.
— Наверное. Но совсем в других пределах. Перед вылетом из форта я сообщил на аэродром мое подлетное время. А потом мы с тобой полетели прямо в противоположную сторону да еще наискосок. Хотя чем черт не шутит, когда Бог спит… Надо разжечь костер, с высоты видно далеко… Вдруг кто увидит?..
Костер из крыла самолета получился высокий, ясный, мрак отступил далеко по кругу и колебался вместе с языками пламени. От этого ходившие по земле тени казались живыми.
— Господи! Как славно горит! — прошептала Мария.
— Еще бы… сухое дерево, полотно, краска, — сказал Антуан. — Сверху он должен быть виден километров за двадцать, если, конечно, нас ищут…
Но их никто не искал… То, что
Антуан полетел в форт, потому что любил летать, и так сошлось, что пилот, который был приписан к «Потезу», накануне отравился. Командир авиаотряда был против полета Антуана, но тот заверил, что губернатор не возражает. И это было правдой. И вот теперь его никто не искал. Командир давно ужинал в своей городской квартире, в кругу семьи; дежурный диспечер сменился и, так как очень спешил — в их аэродромный клуб привезли кино, — запамятовал сказать своему сменщику об Антуане — просто из головы вылетело…
Только в одиннадцатом часу ночи дежурный, перелистывая журнал прилетов и вылетов, не обнаружил отметки о возвращении «Потеза». "Наверное, забыл записать, дурень", — вслух сказал он о своем товарище, сладко зевнул и на всякий случай все-таки послал радиограмму на затерянный борт. Неожиданно ответили из дальнего форта: "Да, был. Да, все доставил. Улетел в пятнадцать часов двадцать минут. Почему его радиостанция? Наша сломалась, и он оставил нам свою". Диспетчер все подробно записал — слово в слово — и пошел в ангар. «Потеза» на месте не оказалось… Пришлось доложить обо всем дежурному офицеру. Тот долго курил, обдумывая, стоит ли беспокоить командира авиаотряда. Все же рискнул, побеспокоил. В ответ услышал площадную ругань, под каждым словом он и сам мог бы подписаться.
— Что у нас с горючим? — спросил командир.
— Лимит. На этот месяц, считайте, все лимиты выбраны, только если прикажете…
Командир ругался виртуозно, слушать его доставляло удовольствие. Наконец он смолк. Помолчав несколько секунд, спросил, обращаясь к самому себе:
— Поднимать губернатора? — Сам же и ответил: — Да он разорвет меня на части! — и, прикурив новую сигарету, добавил: — Ладно, пока все-таки дайте ближний круг для очистки совести, а в восемь утра я лично доложу губернатору.
Костер догорел. Звезды на небе светили все ярче, все лучистее, а вонь от сгоревшей краски становилась все менее ощутимой.
— А галька уже чуть теплая. — Мария расстелила плед. — Садись, в ногах правды нет.
— Может, по глотку вина? — спросил Антуан и, не дожидаясь ответа, открыл фляжку с вином и протянул ее Марии. Она сделала глоток и вернула фляжку Антуану, а он, глотнув, снова передал ей, и так несколько раз фляжка переходила из рук в руки.
— Хорошего понемножку. — Антуан крепко закрутил флягу, обтянутую кожей.