Дмитрий Донской
Шрифт:
Со школьной скамьи слово «бояре» вызывает у нас какой-то кисловатый привкус. Боярин – это враг прогресса, тугодум и скопидом. Его лицо наполовину скрывает длинная борода. В июльскую жару он носит нелепую шубу с длинными рукавами и меховую шапку в форме ведра. Собравшись в количестве семи, бояре образуют «семибоярщину» – правительство национальной измены. Петр сначала обрезал боярам бороды, а потом вообще ликвидировал их как класс…
Бедные, бедные бояре… Как не повезло вам в лотерее истории! А между тем вы заслужили гораздо лучшую память. И вместо того чтобы на каждой площади ставить памятники государям, не лучше ли хотя бы на одной площади поставить памятник тем, кто служил надежным пьедесталом для этих государей?
Итак,
Это была мощная когорта, вознесшая князя Дмитрия к победам и бессмертию. Отцы-основатели Московского государства… Историки давно присматриваются к этим людям. Но что можно сказать о тех, от кого – если не считать их общего великого дела – не осталось ничего, кроме тяжелых, как валуны, имен? Почти все они были эмигрантами, перебравшимися в Москву из других земель, спасаясь от безнарядья и нападений чужеземцев. Каждый знал себе цену и требовал за службу достойное вознаграждение. Каждый готов был сложить голову на поле ратной славы.
«Это небольшое количество родов, едва достигающее двух десятков, образует очень сплоченный круг лиц, связанных с князьями и между собой узами родства и свойства, – писал историк С. Б. Веселовский. – Даже отрывочные сведения, дошедшие до нас, дают очень выразительную картину. Микула Васильевич Вельяминов и вел. кн. Дмитрий были свояками, т. к. были женаты на родных сестрах, дочерях суздальского князя Дмитрия Константиновича. Дочь Микулы выходит замуж за Ивана Дмитриевича Всеволожа. Кн. Петр Дмитриевич Дмитровский, сын Дмитрия Донского, женится на дочери Полиевкта Васильевича Вельяминова. Федор Андреевич Кошка выдает свою дочь за кн. Федора Михайловича Микулинского. Иван Федорович Собака Фоминский был сыном несчастной кн. Евпраксии Смолянки, разведенной жены вел. кн. Семена Гордого. Брат Свибла Иван Андреевич Хромой, Александр Андреевич Белеут, Семен Мелик и Иван Толбуга, двоюродный брат боярина Ивана Собаки, – все были женаты на родных сестрах, дочерях боярина Д. А. Монастырева. У третьего сына Ивана Мороза, Дмитрия, одна дочь – замужем за Иваном Семеновичем Меликовым, а другая – за Юрием Степановичем Бяконтовым, митрополичьим боярином, племянником известного боярина Данилы Феофановича. Дочери боярина Константина Дмитриевича Шеи Зернова были замужем: одна – за Федором Кутузом, другая – за кн. Александром Федоровичем Ростовским.
Представители этих родов при дворе вел. кн. Дмитрия все были наперечет, все на виду. В такой среде сложился, как средство самозащиты от инородцев и пришельцев, как принцип внутренней дисциплины и порядка обычай местнических родовых счетов, который одинаково связывал как великого князя, так и его слуг. Если соотношение родов между собой и положение того или иного лица в роде связывали в известной мере князя и давали право каждому лицу претендовать на соответствующее его происхождению место, то, с другой стороны, они обязывали каждого родича отстаивать свое положение и честь рода, т. к. даже если бы он не желал этого по тем или иным причинам, его заставили бы это делать остальные родичи.
Позже, с наплывом новых родов, в зависимости от роста государства, с разветвлением размножившихся родичей старых родов, с усложнением всех отношений вообще этот строй начинает расшатываться. Непоправимо тяжелые удары наносит ему самодержавная политика вел. кн. Ивана III и в особенности царя Ивана. В XVII в. местнические счеты – уже уродливый анахронизм, благодарная, но едва ли разумная пища для презрительных насмешек Котошихиных и историков, которые описывают местничество “по Котошихину”.
В связи с местническим родовым счетом стоит право выкупа родовых вотчин как средство сохранения за родом основы его могущества – земли.
Это родовое строение служилого класса, особенно отчетливое и последовательное в его верхах, в боярстве, составляет очень существенную черту XIV в., и этим явлением объясняется то, что в течение двух следующих столетий старые роды, несмотря ни на что, занимают в правящем классе первое место» (112, 499).
Московское войско встало на холмах, окружающих Плещеево озеро. За два года своего правления Дмитрий Суздальский не успел «пустить корни» в Переяславле и не надеялся на поддержку горожан. Да и сражаться с обладателем действующего ханского ярлыка (хотя и не сопровождаемого ханским послом) ему явно не хотелось. Узкой зимней дорогой Дмитрий Суздальский отступил из Переяславля на Юрьев Польской и далее на Владимир.
Первый успех воодушевил москвичей. Преследуя отступавшего суздальского князя, они направились к Владимиру. И здесь Дмитрий Московский не встретил никакого сопротивления. Его вступление во Владимир было триумфальным шествием.
«Тое же зимы перед Крещением князь Дмитреи Иванович съ своею братиею съ князем Иваном и Володимером и съ всеми бояры в силе велице тяжце въехав в Володимерь и седе на великом княжении на столе отца своего и деда и прадеда (прадед Дмитрия князь Даниил Московский некоторое время занимал владимирский трон. – Н. Б.), и стоя въ Володимери 3 недели и поеха на Москву и воя (воинов. – Н. Б.) распусти кождо въсвояси» (43, 73).
Праздник Крещения (6 января) в 1363 году приходился на пятницу. Можно уточнить выражение «перед Крещением». Вероятно, Дмитрий Московский въехал во Владимир в воскресенье, 1 января. В этот день церковный календарь (месяцеслов) отмечает большой праздник – Обрезание Господне. К этому дню нередко приурочивали свои торжественные деяния духовные и светские владыки (45, 151; 45, 207).
Простояв во Владимире три недели, московские воины покинули город и разъехались по домам. Так закончился владимирский поход Дмитрия Московского – первый из семи походов, в которых ему суждено было принять участие (206, 81).
Взойдя на трон великого князя Владимирского, Дмитрий Московский (а точнее – стоявшая за князем-отроком боярская корпорация) столкнулся с новыми вызовами, на которые предстояло найти ответ. Главный из них состоял в том, что в условиях «великой замятни» правители отдельных областей Улуса Джучи вышли из повиновения сидевшему в Сарае хану. По существу, произошел распад золотоордынского государства (248, 313). «Тогда же Пулад-Тимур, бывший ханский наместник в Волжской Булгарии, провозгласил себя независимым правителем, так же поступил и эмир Тагай в Мохше; Хаджи-Черкес, правитель Хаджи-Тархана (Астрахани), также намеревался принять участие в разделе владений Золотой Орды» (266, 125). «К юго-востоку от Нижегородского княжества, в “Запьянии”, окопался некий Секиз-бий, также являясь самостоятельным узурпатором» (248, 313).
Этот «парад суверенитетов» вызвал у русских князей надежды на окончательный распад Орды и, соответственно, – на избавление от ее гнетущей власти. Но то был вопрос будущего. А в настоящем раздробление Орды нарушало торговые и административные связи Северо-Восточной Руси с Нижним Поволжьем. Новоявленные областные «князья» не только занимались грабежом всех едущих из Руси в Сарай, но также совершали набеги на русские земли с целью захвата пленных.
Единственная оставшаяся свободной дорога в Сарай шла через Рязань и далее на юг степными шляхами. Но в степях между Нижней Волгой и Днепром хозяйничал еще один самостоятельный властитель – Мамай. Его владения с юга вплотную подходили к Рязанской земле (248, 315). Под верховной властью Мамая находились Северное Причерноморье и Крым с его торговыми городами.