Днепр
Шрифт:
— Ничего, мы и покупателям и продавцам жару дадим!
— В Херсоне страх что делается, — сказал Марко.
Ты бы их газеты почитал…
— Знаю… Уже недолго ждать! — Чорногуз стиснул кулаки и ударил себя по коленям. — Недолго, Марко.
— В Дубовку бы попасть, — промолвил мечтательно Марко.
Чорногуз не ответил, только искоса взглянул на друга и тихо пропел:
Где-то по берегу ветер бродит, Где-то моя милая красивица ходит…— И
Марко утвердительно кивнул головой.
— Так вот, он сюда собирается, все расскажет. А каменчанин говорит, слух есть, что Кашпур за границу подался.
— Все равно придет и его час, — уверенно заметил Марко. — Хотел бы я, чтобы он в наши руки попал.
— Попадет. Рано или поздно, а попадет.
…Погода стояла ветреная и пасмурная. С реки, из тростниковых зарослей, набегали волны тепла.
Петро встал, потянулся и, попыхивая цигаркой, пошел в хату. Марко еще несколько минут сидел одиноко, вслушиваясь в разноголосый говор партизан. Щурясь, глядел поверх кустарников и камыша, блуждая взглядом по песчаной косе.
Подошел Степан Паляница и сел рядом.
— Руки чешутся, — сказал он с досадой.
— А ты почеши, — с улыбкой ответил Марко. Степан вытянул перед собой широкие заскорузлые ладони и, словно впервые видя, с любопытством посмотрел на них.
— Нет, товарищ командир, — усмехнулся он в усы, и суровое бородатое лицо его посветлело, — рукам моим атаманов бить охота. Вот так! — и он крепко сжал тяжелые кулаки.
— Степан! — позвали Паляницу из камышей. — Поди-ка сюда!
— Иду, иду, — откликнулся он, поднимаясь, и заспешил к шалашам.
Марко тоже пошел в хату. Чорногуза там уже не было. Склонившись над развернутой на столе картой, Марко повел карандашом вдоль голубой линии Днепра.
Карандаш остановился у Екатеринослава и чуть сдвинулся в сторону. Здесь, между Екатеринославом и Лоцманской Каменкой, находилась Дубовка.
…Ночью прибыл на утлой лодчонке Максим Чорногуз. Его сразу же провели в штаб.
В рыбачьей хатке еще горел свет. Командиры не спали. Кремень делился новостями, добытыми в Беляевке. Неожиданное появление Максима пришлось кстати. Все бросились ему навстречу, а молчаливый, сдержанный Петро, казалось, готов был задушить старшего брата в объятиях.
— Вот и встретились, — приговаривал он, — свела судьба!
Посадили Максима в красный угол. Он с интересом поглядывал на незнакомые лица и улыбался. Сразу же узнал Марка, обрадовался и хлопнул его по плечу.
— Не верится, что таким стал, я же тебя вон каким помню, — и Максим показал рукой низко над полом.
Успокоившись, он привалился спиной к стене, и, когда прошло первое волнение встречи, все заметили, что сидит перед ними вконец уставший пожилой человек, отягощенный жизненными невзгодами и заботами.
Никто не расспрашивал старого лоцмана — терпеливо ждали, что он скажет. Кремень, склонив голову на руку, переводил взгляд с Максима на Петра. Марко невольно отгадывал отцовские мысли. Не сиделось только Матейке, Он ходил от стола к порогу — скрипели подошвы его сапог. Петро налил брату водки. Максим выпил, отломил
— Устал я очень, даже говорить трудно…
В том, что он рассказал, было мало утешительного.
Все Правобережье стонало: им завладели гайдамаки и оккупанты. Жгли села, уничтожали скот. Стегали шомполами женщин и детей. Вешали, стреляли, мучили. Люди бежали в леса и болота, куда глаза глядят, захватив с собой вилы, топоры, ружья, собирались в отряды. От Дубовки и десяти хат не осталось, все пожгли немцы и гайдамаки.
— Нет сил больше. Терпеть нет мочи, — говорил Максим. — Как саранча, налетели они на нашу землю… И где та буря, где та гроза, что истребит их?
— Видишь! — крикнул Петро. — А мы сидим тут!.. Чего сидим? — Он резко поднялся и торопливо, боясь, что перебьют, спросил: — Я спрашиваю тебя, Кремень, чего ждем?
— Воевать, — строго сказал Кремень, — это не значит кидаться в пасть зверю. В Херсоне — союзники, перед нами — Петлюра. У ворот Крыма — белогвардейцы, на западе — польские паны. Надо собирать силы так, чтобы ударить во все стороны по проклятой сволочи, — Кремень говорил спокойно, только иногда выкрикивал какое-нибудь слово, обнаруживая свое волнение. — Надо, товарищи, действовать заодно с Красной Армией. Прежде всего мы должны начать с Херсона, чтобы тыл у нас был чистый, а тогда уже идти вперед, вверх по Днепру, очищать от врага Правобережье. Народ с нами, товарищи, горячиться нам нечего. Спокойно! Как вороны налетели враги на Днепр… Поглядите только, что в Херсоне делается! Кого только там нет! Американцы, французы, англичане, греки, румыны… Директория своих комиссаров послала, в думе монархисты заседают… Названия разные, а стремятся все к одному — загнать нас в ярмо, разграбить родину нашу. Сидят там и бредят одним: как бы все наши земли, заводы, шахты, реки, леса захватить. Еще не захватили, а уже перегрызлись. А за Херсон будут драться, как звери. Это ключ у них, — он перевел дыхание и тише добавил: — Ключ от Днепра. И этим ключом мы должны овладеть. Только мы. Таков приказ партии.
В хате было тихо. Все молчали. Каждый понимал правду слов Кременя. Петро Чорногуз, чувствуя, что погорячился, смущенно сказал:
— Твоя правда, товарищ Кремень… Не наскоком надо действовать. Это мне ясно. Да не одни мы тут. Вся Украина за нами… Сила какая. Рабочие Харькова, Екатеринослава, Луганска, шахтеры Донбасса… Москва с нами!
— Ленин ведет нас, — взволнованно продолжал Кремень. — Путь нам показывает. Москва живет нашими заботами, печется и думает о нас. Вскоре прибудет к нам представитель Центрального Комитета партии.
Командиры радостно встретили это известие.
— К такому делу надо достойно подготовиться, — озабоченно проговорил Максим Чорногуз. — Ведь подумать только, что там делается! — он показал рукой в сторону Херсона.
— Там людей режут, как же тут быть спокойным? — горячился Петро.
— А криком — поможешь? Ты, Чорногуз, подумай, — сказал раздельно Кремень. — Кто поручил нам формировать здесь дивизию, кто поручил очистить Херсон? Кто, товарищи?
— Партия, — ответил Петро.
— Мы должны выполнить этот приказ любой ценой. Взять Херсон — не шутка. Там эскадра, десант. У них танки и артиллерия, греки, французы, поляки, румыны, а в ста шестидесяти верстах от нас — в Большой Лепетихе — стоит петлюровский курень.