Днепр
Шрифт:
От неожиданности все повскакали с мест.
— Как это?
— Откуда?
— Не может быть!
— Сегодня я убедился в этом. И на нас готовят налет. Хотят замкнуть нас в кольцо и придушить. У нас есть выход — переправиться на левый берег, но это… — Кремень замолчал, всматриваясь в лица товарищей, как будто проверяя, как воспринимают они его слова. В их взглядах он прочитал то, чего ожидал, и радостно продолжал: — Сплав, зерно, великие богатства народные — вот, что им даст Днепр. Они хотят высосать из него все, а Днепр должен быть и будет большевистским, нашим! Сил
— Взять пароход! — вырвалось у Петра.
— Правильно! — подтвердил Кремень. — Взять! Это дело я возлагаю на тебя, Чорногуз.
Штаб отряда заседал до рассвета. Максим не спал. Сидя в сторонке, он прислушивался к тому, что говорилось, и посматривал на Марка, словно собирался что-то ему сказать.
На рассвете, когда все задремали, старый лоцман вышел с Марком в садик. Утренняя роса приятно освежала.
— И для тебя новость есть, — сказал он. — Ивга недалеко тут…
— Где она, где? — и Марко схватил Максима за плечи.
— Пусти! Душу вытрусишь, — рассердился лоцман. — Не за пазухой у меня Ивга. Я ее у рыбака Омелька оставил.
— Что же вы ее сюда не привезли?
— Больна она, парень, горячка или, может, тиф у нее, потому и оставил. А дед хороший, давний мой приятель, присмотрит, не сомневайся.
— Я поеду туда, — решил Марко, — сейчас же!..
— Опасно, — заметил Максим, — банды кругом!..
— А как она там?
— Да больная. Тебя все в горячке кличет.
— Кличет, — сказал глухо Марко. — Поеду я, дядя Максим, к ней…
Он отошел от лоцмана и остановился у ограды. Трухлявые доски затрещали под локтями.
Серый, молочный туман ложился на землю. В нем маячили деревья, кусты, а над рекой он колыхался непроглядной пеленой, льнул к воде и таял в ней. Марко смотрел на далекие звезды. Холодное, бледное сияние луны освещало край неба. Медленно редела мгла. Выплывали неясные очертания кустов, деревьев. Как будто земля жадно пила туман.
Утром, только пригрело солнце, Кремень был уже на ногах.
— Отец, — сказал Марко, улучив минутку, когда они остались наедине, — мне надо съездить верст за тридцать…
— Знаю, — сказал Кремень, тепло взглянув на сына. — Мне Максим рассказал. Поезжай, но долго не задерживайся. Чтобы завтра был тут.
II
Генерал Ланшон подошел к окну, оперся руками на широкий, заставленный вазонами подоконник и устремил глаза на багряное зарево. Оно колыхалось на западе, за городом. Из комнаты, где заседал объединенный штаб представителей держав Антанты, открывался вид на город, белые, приземистые хаты беспокойного херсонского предместья, огромные овраги за путаницей улиц и садов.
Прямо перед глазами генерала стоял французский эскадренный миноносец. Вдоль корабельных бортов ходили часовые. Загадочность незнакомой, тревожной степи смущала не только матросов, но и командующего. Ланшон чувствовал тревогу всякий раз, когда, останавливаясь перед окном, окидывал взглядом спокойную херсонскую гавань, лиман
И еще одно беспокоило генерала — появление в Херсоне американского полковника Эрла Демпси. Хотя он заверил, что прибыл для ознакомления союзного главного штаба с положением на Юге, но то, как он молниеносно наладил связи с Приттом, Тареску, Маврокопуло, думой и местными богачами, крайне встревожило Ланшона. Пригласив его на сегодняшнее совещание, генерал не знал, как себя с ним вести, чего ждать от него.
Ланшон пожал плечами и, щелкнув каблуками, свел ступни. У него задергалась икра правой ноги, и это сразу же заметили приглашенные на совет офицеры. Но они хранили молчание и, сидя в глубоких креслах, пускали кольцами папиросный дым.
Икра правой ноги генерала продолжала мелко вздрагивать, однако это отчасти его утешало. Он знал из мемуарной литературы, что Наполеон Бонапарт в минуты гениальных предвидений также отмечал у себя дрожание икры. К сожалению, генерал не помнил, какая именно — левая или правая — нога дрожала у императора. Пока он силился это вспомнить, полковник Форестье нарушил молчание. Он произнес краткую, полную тревоги фразу, больше для себя, чем для присутствующих:
— Теперь мне понятно, почему Наполеону было так трудно в этой стране.
Сказав это, он закрыл глаза, словно стараясь уйти от окружающих, которые, впрочем, не обратили внимания на его слова. Каждый из присутствующих знал склонность полковника к высоким аналогиям, и потому никто не придал значения сказанному.
Но Ланшон, услышав то, что сказал полковник, обрадовался. «Это добрая примета, когда мысли двух человек сходятся», — отметил он про себя. Генерал в глубине души был суеверен.
— Правая икра! — вдруг произнес генерал, отвернувшись от окна и широко улыбаясь полными красивыми губами из-под коротко остриженных нафабренных усов. — Да, господа!.. — произнес он и, медленно потирая сухие длиннопалые руки, остановился у стола.
Озадаченные словами генерала и внезапной переменой в его настроении, офицеры удивленно переглянулись. Только сухощавый британский консул Вильям Притт, двинувшись в кресле, иронически процедил:
— Вы имеете в виду императора Наполеона? Эта самая икра, которой вы, может быть, придаете серьезное значение, описана очень хорошо у маршала Бертье и несколько хуже, но, я бы сказал, несколько правдивее у Толстого.
Форестье склонил голову немного набок, вслушиваясь в тихую спокойную речь консула.
— Но… — заспешил вдруг консул. — Вы там, в Париже, слишком увлекаетесь икрами, ваше превосходительство. — Вильям Цритт покраснел, и мышцы заиграли на его продолговатом, словно приплюснутом, лице. — Мы имеем дело не с икрами…
Генерал поднял руку, останавливая, англичанина. Но тот встал, резко отодвинув кресло. Ярость душила его. Постукивая ногтями по золотому портсигару, он хрипло продолжал:
— Да, генерал, мы должны немедленно, сейчас же, со всей серьезностью обсудить положение. Довольно играть в гуманность. Королевское правительство Великобритании, представителем которого я являюсь в Херсоне, дало мне недвусмысленные полномочия…