Днепр
Шрифт:
— Будем допрос чинить, — сказал громко Молибога, и в палисаднике сразу стало тихо.
Беркун поднял голову и, стараясь не смотреть на Марка, одобрительно махнул рукой.
Пленных подтолкнули прикладами. Они шагнули вперед.
Несколько ступенек отделяли их от стола.
— Кто комиссар? — спросил Молибога.
— Я, — ответил Марко.
— Ты? — притворно удивился Молибога. — Хорошо, что сразу признаешься. Где ваши войска и сколько их у вас?
— На такие вопросы я не отвечаю, —
Глаза Молибоги налились кровью. Перевесившись через стол, он в ярости прохрипел:
— Коммунисты, шаг вперед!
Марко искоса посмотрел на своих товарищей. Затем шагнул вперед, и то же самое сделали остальные партизаны.
— Все! — проговорил Молибога. — Хороша будет из вас ушица.
— Костей много, не подавиться бы вашей милости, — заметил Олекса Сурма.
— Тронь-ка его кости! — крикнул Молибога конвойному, и гайдамак ударил старого партизана прикладом между лопаток.
— Будешь говорить, комиссар? Последний раз спрашиваю!
Марко молчал. Молибога наклонился к Антону. Снова наступила тишина, и ее-то Марко запомнил яснее всего.
Вдруг Беркун поднялся и, придерживая рукой шашку, стал спускаться с крыльца.
На предпоследней ступеньке он остановился.
— Так, — протяжно произнес он, глядя на расстегнутую Маркову рубаху, — вот и встретились, Марко Высокос.
Кольцо гайдамаков сомкнулось теснее.
— В старину товарищами были, — пояснил он офицерам, ткнув пальцем в пленного.
— Ты мне не товарищ, контра! — спокойно и раздельно выговорил Марко.
Антон побелел. Молибога схватился за маузер.
— Погоди! — властно удержал его Беркун. — Не мешай! Это меня касается. Дай с побратимом побеседовать. Один хлеб жевали. В одном окопе спали. Забыл?
— Я с изменниками и подлецами не разговариваю, — ответил Марко.
— Не разговариваешь? — процедил сквозь зубы Беркун. — А тогда, помню, разговорчивый был. Просвещал меня… Я, может, теперь тебя хочу…
Он запнулся и замолчал, поняв, что все это лишнее, что Марко не проронит ни одного слова, но эта мысль еще больше разъярила его.
Он приблизился к Марку, криво шагая, скользя взглядом по сторонам, поверх голов, высунувшихся над забором.
— Где оружие, забранное у англичан? Где спрятали? — спросил он, остановившись против Марка и торопливо расстегивая кобуру. — Где оружие, спрашиваю. Скажешь — помилую, — пообещал он и облегченно вздохнул, расстегнув наконец неподатливую застежку.
Марко молчал.
— Может, вы скажете? — обратился он к остальным. — Молчите? Онемели от страха?
— Нет. Речь нам бог дал — он и возьмет, — отозвался Сурма.
— Взять их! — крикнул Антон. — Жилы вытянуть, но чтобы сказали!.. А этого — тут оставить!
Партизан повели. Марко остался
— Прощай, Марко! — громко проговорил Сурма.
— Прощай, начальник! — подхватили Гарайчук и Дранов.
— Прощайте, друзья! — ответил Марко и закусил губу.
— Вот и встретились, — зачем-то повторил Беркун. — Скажи хоть, задорого ли ты коммунистам продался? За сколько душу христианскую отдал?
— Вот сейчас выпустим ее на свет божий! — засмеялся Молибога. — Посмотрим, какая у комиссара душа.
— Говори, Марко Высокос. Говори все, как перед богом.
Антон озирался по сторонам. Масловчане вытянули шеи, чтобы услышать, что скажет перед смертью коммунист.
— Говори! — уже не сдерживая себя, крикнул Беркун. — Мать наша Украина кровавыми слезами умывается, брат на брата восстал! Загубил ты Родину-мать! — орал он, дергая пленного за рубаху.
— Сирота ты! — вдруг сказал Марко, и пальцы Антона разомкнулись, выпустив ворот рубахи. — Украина — не мать тебе и бандитам твоим! — проговорил Марко гневным голосом. — Нет у вас матери. Виселицы по вас плачут!
— Молчи, не смей!
Антон в ярости замахнулся, но не успел ударить и, дико заорав, упал навзничь, сбитый сильным ударом ноги Высокоса.
Дальше Марко не помнил ничего. Петлюровцы накинулись на него. Ржавый привкус крови наполнил рот.
Кремень не спал. Склонившись над столом в тяжкой задумчивости, он слушал, как дождь отбарабанивал на окнах свою грустную песню.
На топчане храпел утомленный Матейка. Прискакал из разведки, привез девушку. Оказалось — та самая Ивга, о которой столько рассказывали Марко и Чорногуз.
Чорногуза нет. Лежит на Горе-Резанке.
А Марко? Охрим вернулся с оружием, снарядами и патронами. Завтра — наступление. А Марка нету. Тяжелые предчувствия сжали сердце. И не отмахнешься от них.
Все уже было готово.
Перед начдивом лежал подписанный приказ о наступлении. Завтра утром приказ этот вступит в силу. Его прочитают по сотням, и через несколько часов Кремень поведет Дивизию на Херсон.
Склонясь над столом, начдив прислушивается к шуму дождя за окнами, к храпу усталого Матейки, к собственным мыслям.
Может, и Марка не станет, как не стало Петра?
Не видел сына никогда, потом встретил в водовороте борьбы и снова потерял. Не удивительно, если так случится. Но этого не должно быть.
Пальцы сухо хрустят. Точно январский мороз ветки ломает. Может быть, это старость?
Кремень улыбается. Пожалуй, она.
Пора ей напомнить о себе. Годы спешат, катятся, как днепровские волны.
Но пусть старость обождет! Сейчас не время уступать ей!.. Еще нужны силы. Брови сошлись на переносье.