Днепр
Шрифт:
— Танки! — тревожно понеслось по цепи.
Вобрав головы в плечи, плотнее прижавшись к земле, затаив дыхание ждали бойцы. Орудия оккупантов молчали.
Стояла угрожающая тишина, точно вся степь и крепость одновременно опустели.
Из-за стен с любопытством глядели греческие солдаты. Крепостные ворота остались открытыми.
Кремень что-то шепнул Марку на ухо, тот вскочил на коня и быстро исчез.
Танковую колонну вел майор Ловетт. В закрытой кабине было жарко и душно, пахло бензином.
Приоткрыв люк,
На танковых башнях зашевелились пулеметные дула: стрелки выбирали себе цель.
В это время за холмом собиралась рота, которой предстояло, атаковать танки. Кремень выглянул из-за куста. Сейчас. Еще несколько минут. Он махнет рукой, и семьдесят партизан выйдут на поединок с подвижными железными крепостями. «Эх, нам бы хоть одну такую!» — думал Кремень…
Степан Паляница, присев на землю, стягивал юфтовые сапоги. Никто не смотрел на него. Только какой-то молодой парень удивленно спросил:
— Дядя Степан, что вы разуваетесь?
Подняв голову, Паляница посмотрел на парнишку и протянул ему сапоги:
— Бери! Все равно они мне… Бери! Ты, гляди, в лаптях, а сапоги хорошие…
— Вперед! прозвучала в этот момент команда.
Степан вскочил и со связкой гранат побежал на холм.
Тишину рассекли танковые пулеметы, а линия фронта быстро поползла назад.
На лице майора Ловетта появилась довольная улыбка.
Но вдруг он приник глазами к смотровому отверстию в башенке.
Прямо на его танк бежал босой бородатый человек.
— С ума сошел! — решил майор. — Сейчас я его угощу! — И просунул в щель смотрового щитка маузер.
В тот же миг Степан швырнул гранаты под гусеницы танка.
Гигантской силы пружина подкинула танк, и что-то ударило майора по голове.
Танк лежал на боку и дымился.
Раскинув широко руки, припав грудью к земле, Степан Паляница шевелил губами, отдавая их последнее тепло окрашенной кровью приднепровской траве.
Марко с отрядом конницы ударил с фланга, и бойцы с обнаженными клинками ворвались в ворота крепости. За кавалерией двинулась из окопов пехота, Гранаты ложились вокруг танков; полевые батареи замкнули машины в огневое кольцо.
К пяти часам половина танков валялась грудой железного лома, а вокруг них на спине и ничком лежали тела гранатометчиков.
За стенами крепости кипит штыковой бой. Полковник Форестье узнает впереди цепи Кременя и целится ему в грудь.
Выстрел. Кремень взмахивает правой рукой и выпускает винтовку.
— О, черт, еще бы разок! — раздосадованный неудачей полковник вскакивает на мотоцикл и вылетает из крепости.
Он обгоняет толпу солдат,
— Назад! — кричит Форестье, но его никто не слушает. Он сбивает с ног солдата, переезжает его и врезается в стену дома. Падая навзничь на тротуар, он видит, что в солдат стреляют из окон дома. В этот миг пуля попадает ему в переносье, и он, захлебываясь в крови, переворачивается лицом вниз.
…Микола Кашпур, охваченный страхом, метался по комнате, то и дело выглядывая в окно. Тысячи мыслей раздирали его голову. Что делать? Как спастись? Как выскользнуть? Где французы, американцы, англичане? Ведь уверял же майор Ловетт, что бояться нечего: «Придет американская эскадра — и большевикам конец…» Где Ловетт и где эскадра? Господи, что же будет? Большевики уже на улицах Херсона… А где же Ловетт? Где Форестье? Кашпур отскакивает от окна, срывает с себя дрожащими руками френч, тот самый френч из мягкого американского хаки, которым он так любовался, и с револьвером в руке выскакивает в коридор.
— Послушайте, — он хватает за плечи старичка коридорного, — умоляю вас… тысячу рублей за фуражку и пиджак… Давайте свой…
Коридорный отталкивает его руку.
— Куда спешите? — спрашивает он.
— А, сволочь! — дико кричит Кашпур и стреляет ему в лицо. Потом стаскивает с убитого пиджак и стремглав выскакивает на черный двор гостиницы. Там он надевает пиджак и оглядывается по сторонам… Вот забор. Три шага до него, а за ним — спасение… Микола, как кот, вскарабкивается на забор, на миг замирает… Снизу тянет прелой листвой. Еще секунда — и он спасен. Там, за старым парком, овраг, через него самый ближний путь к порту…
Но раздается выстрел, и Кашпур мешком скатывается на землю. Из-за дерева выходит красноармеец с винтовкой и склоняется над атаманом Кашпуром.
С Форштадта бегут и бегут солдаты. В глазах у них ужас, они широко разгребают руками воздух, словно волны реки захлестывают им грудь.
Генерал Ланшон безнадежно бросил телефонную трубку. Бардамю застыл рядом.
Внезапно дверь открывается. Ланшон и Бардамю пятятся в испуге. В каюту вваливается полковник Тареску и падает на диван.
— Что там? — кричит Ланшон.
— Конец всему! Отступаем! Форштадт пал! Танки уничтожены!
— Вы сошли с ума!
— Вы сами с ума сошли, генерал! Выйдите на палубу!..
Тареску хочет еще что-то сказать, но Ланшон и Бардамю уже не слушают его.
Генерал Ланшон стоит на капитанском мостике. Переполненные солдатами катера торопливо плывут к кораблям. На берегу — масса греков и французов, которые все бегут и бегут из города. Сжимая бинокль, генерал глядит вдаль и опускает руки. Нет! Это превзошло все его предположения. Такого исхода он не ожидал!