Днепровцы
Шрифт:
На дороге к Голой пристани, которую мы втроем караулили, вовсе не было движения. Алеша Часнык грустно поглядывал на проходивший в стороне отсюда большак на Копани: недалеко до дому, а когда еще побудешь там? Этот высокий, неуклюжий парень, племянник кондуктора Часныка, расстрелянного вместе с лейтенантом Шмидтом в 1905 году на острове Березань, по своему здоровью не приспособлен был к тяготам боевых походов, но изо всех сил крепился, чтобы не ударить лицом в грязь перед своими земляками, чтившими память его дяди.
А Митя
— Подумать только — опять попал в Алешки! — говорил он, непрерывно крутя головой, все поглядывал вокруг и удивлялся, что в Алешках не видно девчат ни на улицах, ни в парке. — Всю Россию обошел, а невесты еще не высмотрел, — смеялся он. — Хотя чего торопиться, если корабли Антанты дымят еще на Черном море.
Мы и не заметили, как стемнело. А в темноте появились рядом вдруг фигуры каких-то людей. Окликнули их. Оказалось — местные рыбаки.
— А вы кто будете? Похоже — красные? — осведомился один из них.
— А почему вы спрашиваете?
— Как почему? Ваши ведь ушли уже на Херсон.
— Как ушли?
— Подвалил буксир с двумя большими баржами, на них погрузились с артиллерией и сразу же отшвартовались.
— Шутите?
— Какие тут шутки, когда у пристани казаки разъезжают, белые по всему городу шныряют.
Видимо, в спешке наше командование забыло о нас. Что делать?
Рыбаки стали поучать, как безопаснее добраться до переправы. А затем один из них, самый пожилой, подумав, сказал:
— Да ладно уж!.. Хоть брезент мой и шумит немного (на нем был костюм из брезента), но я пойду вас провожу. Давайте быстрее, а то белые весь берег оккупируют — и тогда беда!
Широкоплечий рыбак шел впереди и как бы на буксире тащил за собой нас. На улицах и в переулках, которыми мы проходили, было темно и тихо. Может быть, где-нибудь недалеко и проезжали казаки, но Алешки лежат в глубоких песках, и потому топота коней мы не слышали.
Проводник провел нас к реке правее монастыря и остановился в кустах.
— Теперь спуститесь немного вниз, а там будет лодка. На ней и правьте на ту сторону, в плавни, а там — ищи ветра в поле. Я уж спускаться с вами не буду, побреду обратно, — сказал он, добродушно усмехаясь.
На лодке весел не оказалось. Митя Целинко взял вместо них доску, служившую в лодке сиденьем. Он греб этой доской, а мы с Часныком как могли помогали ему ладонями. Река тут неширокая. Мы уже подплывали к камышам, когда с покинутого нами берега донеслись встревоженные голоса и загремели выстрелы.
Пули просвистели мимо, мы скрылись в камышах.
— Эх, хлопцы! — чуть ли не в полный голос воскликнул вдруг Митя Целинко. — Давно уж я не стрелял. Давайте дадим по ним пару залпов. Пусть подумают, переправляться за нами или нет. А ну, приготовьтесь!
И мы с Алешей, невольно поддавшись его боевому
— Готово!
— На мушку гадов — пли!.. Еще раз — пли!
Дали и третий залп, но уже вразброд. И как это ни странно, наши залпы подействовали — белые прекратили стрельбу и не стали нас преследовать.
Всю ночь мы шлепали по засасывающей болотной жиже плавней и к утру добрались до своей заставы мокрые, грязные, оборванные, босые. Мы с Алешей обувь свою по дороге бросили, так как она расползлась, а Митя Целинко принес свои сапоги в полной сохранности: они у него, как всегда в походе, висели связанными на шее.
Митю издалека можно было узнать: шагает солдат, за плечом — винтовка, на спине — мешок, а на груди — сапоги болтаются.
ДАН ПРИКАЗ ИДТИ НА СЕВЕР
За удачный десант Херсонский губисполком наградил полк Красным знаменем. Вооружившись алешковскими трофеями, мы стали хорошо оснащенной воинской частью. Появились артиллерия, телефонная связь, усилилась пулеметная команда, в ротах увеличилось число ручных пулеметов. Все конники из кавдивизиона заимели седла. Даже духовой оркестр доукомплектовался инструментами. Солиднее стала и обозная часть, правда, ее хозяйство — разные брички, лошади, верблюды, быки и стада овец для продовольствия — в основном было приобретено раньше, за счет помещиков и кулаков Таврии.
Гирский, получивший на вооружение своей батареи шестидюймовые пушки, похаживал вокруг них гоголем.
— Теперь держись, Антанта! — говорил он.
Но затишье, стоявшее на нашем участке, становилось все тревожнее. Вскоре было получено известие, что деникинцы, переправившиеся через Днепр севернее Херсона, захватили Кривой Рог и рвутся к Херсону со стороны Снегиревки.
Соседняя часть, стоявшая выше нас по Днепру, начала отход и обнажила наш левый фланг. В ночь на двенадцатое августа по этому обнаженному флангу ударил противник. Завязался тяжелый бой, и двадцать третьего вечером Совет пяти приказал нам на рассвете оставить город и форсированным маршем идти на Николаев.
Люди у нас, хоть и с горем на душе, но всегда что-нибудь напевали. Ох как разрывали сердца песни, с которыми полк оставлял Херсон! Растревожили всех думы о близких, оставшихся дома за Днепром: до последнего дня жила надежда, что мы удержимся в Херсоне и скоро вернемся в родной уезд.
Поповицкий, стараясь отвлечь людей от тяжких дум, говорил:
— Что же это вы, днепровцы-соколы, песнями нагоняете на себя грусть? Небось дома внушали своим родным не горевать, а сами нюни разводите. Не похоже это на вас.