Дневник архангела Гавриила
Шрифт:
Холодная, как одиночество, вода отрезвила нас, не разомкнув смертельного объятья.
Плеск и свист крылий были слышны далеко, и к тому моменту, как мы добрались до берега, с Эдемского холма сбегали встревоженные ангелы. Кассиель запечатал мне уста молчанием — похоже, его отпустило. Вид он имел виноватый и трогательный, а под крыльями образовались лужи. Я с притворной радостью сообщил окружающим, что внизу все лучше некуда, потому, набравшись Духа святого и желая отрезвиться, мы с братом и поплескались немного. Надо сказать, что нам не слишком поверили, и, приведя на Эдемский холм, в принудительном порядке обескрылили на ночь и влили ударную дозу святого духа. Святой дух окончательно исцелил наши сердца, и мы с Кассиелем, расцеловавшись, просили друг у друга прощения.
Сейчас, записывая эти строки, я думаю о мире сновидений и нашем в нем присутствии. Мир снов далеко не так прекрасен, поскольку
А еще на земле в это время происходила следующая история.
Один из рыцарей-госпитальеров, скрытый под именем Паладин, унаследовал от отца щит, разделенный на два поля, одно из которых было непримечательно, другое же имело бессмысленную надпись на языке бриттов. Один раз услышал рыцарь старую британскую балладу, которую пел дряхлый нищим «Древний щит, разделенный на две части, хранит благословенную тайну. Если ты чист сердцем, садись в повозку и, помолясь, отправляйся в путь. Только прошедший огонь, испытавший свое мужество, и верный сердцем получит награду. Но взять награду сможет лишь любящий Господа, упав на колени перед старым алтарем. Так что, садись в повозку и т. д.» Я слышал эту балладу — так могут петь только выжившие из ума скальды.
Но рыцарь-госпитальер дал обет Господу найти скрытое — и отправился в поиск. Вскоре он обнаружил второй щит, подобный собственному. Выяснилось, что в давние времена два рыцаря родом с Альбиона и Апеннин, в знак скрепления дружбы, разделили свои гербы на две части и обменялись половинками. Соединив надпись. Паладин прочел: «Венец Джиневры, жезл Наварры и сталь Неапольских владык хранят в себе Господень лик». Долгие странствия привели Паладина к наследнице английского престола Матильде, на челе которой красовался королевский венец, восходящий к Артуровым временам. Применив весь свой пыл и образованность, а также знание английского языка, рыцарь умолил Матильду дать ему в руки ее венец. Но Матильда, сняв убор, поднесла его к глазам рыцаря и сказала: «Я знаю, что в нем была сокрыта тайная запись, я ее, как вы можете видеть искала — но ничего не нашла.»
С внутренней стороны бархат венца был, действительно, вспорот, и Паладин был вынужден откланяться. А зря. Надпись все это время оставалась в венце, нужно было лишь не щадить бриллиантов и не предавать материи излишнего значения.
А Палладии, проходя бесчисленные испытания и чудом спасшись от греческого огня во время осады Иерусалима, вышел ко второму ключу тайны — жезлу Наварры, который держали в руках сеньоры Аквитанни. В жезле находилась карта. Наличие какой-то бумаги внутри государственного жезла ввдели многие — но никто не мог достать. Да и не хотел — у Аквитанни были другие заботы. Повертев жезл в руках. Паладин отказался от мысли его ломать, к тому же без надписи в венце он все равно не знал, как пользоваться картой. Правда, вскоре он нашел сведения об Алкуиновой мере (опись монахом виденного им при итальянском дворе с приведением точных размеров). Там указывался стальной нож с гравировкой «Hoc vinces» («сим победиши»), которым были откопаны обломки истинного креста и который сейчас является реликвией неапольского рода, исправно дающего Церкви кардиналов. С картой и известной длиной ножа можно было ориентироваться по тени — где находится искомая награда. Но без инструкций сделать это было невозможно. И тогда Паладин, уповая лишь на Господа, отправился
Над ним проносились войны, где-то сбоку гремели сражения, короли дрались за власть, инквизиция искала инаковерующих, расцветали ереси, менялись папы. Паладин же, словно невидимый и недосягаемый для мирской суеты, прошел Палестину, Болгарию, Германию и Францию. В порту Кале он набрел на знахарку, которая жила рядом с очередным заброшенным алтарем. Это был алтарь друидов — но рыцарь к тому времени уже не беспокоился о чистоте догматов. Видимо, поэтому ему и открылась истина — и открылась не через точные измерения, а словно даром. Ведь каков путь — такова и награда. Под громадным пнем с выкорчеванным корневищем росла трава, а одно место имело вид свежевспаханной почвы. Рыцарь опустился в молитве на колени — и только тут заметил эту несообразность. Он спросил у знахарки — в чем причина. Она сказала: не знаю, так было всегда. И тогда рыцарь, возблагодарив Небо, погрузил руки в землю и достал белую ткань, на которой был отпечаток лика Господня. Будущую Туринскую плащаницу.
Все это рыцарь Паладин рассказал мне в Раю, куда пришел сразу по окончании поисков. Делать на земле ему, как он рассудил, больше было нечего.
А я вспомнил, как возникла сама плащаница Дело в том, что изготовили мы ее сами, с архангелами Михаилом и Кассиелем. Когда Спаситель был распят и положен в склеп, душа же его удалилась в иные сферы для разделения их на ад и рай, а также для общения с душами праведников, на небесах наших пошла активная перестройка, ездили вверх-вниз какие-то сферы, потом стали появляться «переселенные» пророки — Абраам, Исаак, Иосиф, Иисус Навин с отрядом, Моисей — стало очень людно с непривычки, и мы решили пока побыть внизу, где все было спокойно. Самым божеским местом оказался склеп Иосифа Аримафейского, где лежало тело Спасителя в погребальных пеленах. Видя, как проникшие в склеп женщины обмывали тело маслами в знак любви и заботы, мы решили тоже приложиться. Надушив тело Спасителя спереди амброзией и оставленными маслами, мы хотели натереть еще и спину, но тут выяснилось, что все плоды наших трудов отпечатались на ткани. Спаситель на оттиске выглядел очень забавно, он был похож на египтянина. Мы долго смеялись, поскольку знали, что он на нас не обидится. Единственное, что удручало нас — то, что потом, глядя на это, люди подумают, что и вправду Божий сын был такой урод. К славе их надо сказать, что они так ни разу не подумали. Найдя в оттиске черты, сходные со своими, они стали любить его еще больше.
Потом мы вернулись на небеса, уже в Рай, но первое время не теряли наше полотнище из виду. Его забрал Иосиф Аримафейский, а уехав в Галлию, сделал достоянием христианской общины. После его потомки отдали плащаницу юному Патрику из Британи, дабы он с ее помощью христианизировал варварские земли. Святой Патрик так и сделал, но поскольку варваров было много — они постоянно прибывали из Саксонии — он прикопал реликвию под кельтским алтарем, чтобы эти дикари ее не осквернили. Интересно, что дикари эти верят в нас же, и потому мы порой являлись им по их вере, нацепив венки, рога, лишние руки или звериные головы. Хуже всего было, когда все это приходилось делать сразу, в одной точке. Слева христиане, справа викинги, впереди галльские друиды. И каждый в душе зовет одного тебя. Вечный Михаил вот, как во времена Юлия Цезаря влез в кольчугу и поножи, так до сих пор на снял амуницию. Говорит: «Если один раз избавлюсь от этой жести — больше никогда ее не надену. Так что я снимать пока подожду».
Когда я вспоминаю историю с плащаницей, или смотрю на Петра с Варфоломеем и остальных апостолов, я иногда сожалею о том, что никогда не был среди них на земле, в человеческом теле. Конечно, я знаю близость небес и вижу Спасителя здесь, наверху — но там, на земле, все должно чувствоваться несколько иначе. Может быть, за счет разницы, словно из тени вдруг выходишь на свет.
Однажды, помню, я поддался этому сожалению настолько, что, воплотившись в теле тамплиера, отправился пьянствовать с братьями по ордену в парижский Тампль.
Надо сказать, что путь мой был не прост — ведь на земле нельзя двигаться со скоростью мысли, и там есть непривычное для нас время. В громадном Париже готовились к карнавалу, весь город был запружен людьми. Меня останавливали какие-то священники и епископы, потом за мной гнались веселые девицы, а потом я угодил на свадьбу. Неожиданно для себя я обнаружил, что громко пою песни, сидя за столом, и вообще, что пора бы найти тех, ради кого я здесь оказался. Но поторопиться не удалось: ночь гремела карнавальной музыкой и горела огнями, две куртуазные дамы из Тулузы взяли меня в оборот, видимо, решим проверить, так ли много пьют тамплиеры. Я сказал им, что ищу братьев.