Дневник Бриджит Джонс

Филдинг Хелен

– М-м-м, – не нашлась я.

– И она поразительно молодо выглядит – я хочу сказать, ей запросто можно дать двадцать четыре – двадцать пять лет. Вы же учились вместе в школе – да, Бриджит? Кажется, она была года на три-четыре моложе?

– На шесть месяцев старше, – процедила я, ощущая первые приступы ужаса.

– Что ты говоришь? – изумилась Ребекка и выдержала длинную растерянную паузу. – Ну что ж, Магда счастливица. У неё очень хорошая кожа.

Услышав эту кошмарную правду, я почувствовала, как кровь отхлынула у меня от мозгов.

– По-моему, она не улыбается так часто, как ты. Видимо, поэтому у неё не так много морщин.

В поисках

опоры я схватилась за край стола и постаралась восстановить дыхание. Я поняла, что преждевременно старею. Как в ускоренной съемке слива превращается в чернослив.

– А как проходит твоя диета, Ребекка? – вмешалась Шерон.

Вот так. Вместо того, чтобы все отрицать, Джуд и Шеззер принимают факт моего старения как должное и тактично стараются сменить тему, чтобы не ранить моих чувств. Я сидела, охваченная ужасом, вцепившись в свое перекошенное лицо.

– Схожу в туалет, – выдавила я, не разжимая губ, как чревовещатель, стараясь при этом не менять выражения лица, чтобы предотвратить появление новых морщин.

– С тобой все в порядке, Бриджит? – заботливо спросила Джуд.

– Всь пркрасн, – сухо процедила я.

Оказавшись перед зеркалом, я покачнулась от потрясения, когда яркая лампа грубо осветила сверху мою толстую, изуродованную временем, оплывшую плоть. Я вообразила, как подруги, оставшиеся за столом, журят Ребекку за то, что она растревожила меня, – хотя все давно уже это про меня говорят, мне таких вещей знать вовсе не обязательно.

Меня вдруг охватило дикое желание броситься обратно в зал и спросить всех там находящихся, сколько, по их мнению, мне лет: как когда-то в школе я была тайно убеждена в своей умственной неполноценности. Я тогда бегала по школьному двору и спрашивала у всех: «Я ненормальная?», и двадцать восемь моих однокашников ответили: «Да».

Если уж тебя начали обуревать мысли о старении, выхода нет. Жизнь неожиданно начинает казаться праздником, который, где-то с середины, стал неуклонно ускоряться по направлению к концу. Чувствую необходимость как-то действовать, чтобы остановить этот процесс, но как? Сделать подтяжку я не могу себе позволить. Я попала в отвратительное безвыходное положение – ведь как ожирение, так и диета сами по себе и есть признаки старости. Почему я так старо выгляжу? Почему? Я вглядываюсь в лица пожилых дам на улице, пытаясь проследить все эти мелкие процессы, из-за которых лица становятся не молодыми, а старыми. Штудирую газеты, выискивая возраст всех известных людей, и стараюсь определить, выглядят ли они старовато для своих лет.

11:00. Только что раздался телефонный звонок. Звонил Саймон, чтобы рассказать о новой девушке, на которую он положил глаз.

– Сколько ей лет? – подозрительно спросила я.

– Двадцать четыре.

Кошмар. Я дожила до тех лет, когда мужчины моего возраста больше не находят своих сверстниц привлекательными.

16:00. Собираюсь пойти с Томом выпить чаю. Решила, что надо больше внимания уделять внешности, и провела кучу времени, орудуя маскировочным карандашом под глазами, нанося румяна на щеки и подчеркивая расплывающиеся черты лица.

– Боже мой, – опешил Том, когда меня увидел.

– Что? – испугалась я. – Что?

– Твое лицо. Ты похожа на Барбару Картленд.

Я быстро заморгала, пытаясь переварить сообщение о том, что кошмарная бомба времени, заложенная у меня под кожей, неожиданно и окончательно сморщила мое лицо.

– Я действительно выгляжу старше своих лет? – уныло пролепетала я.

– Да нет, ты выглядишь, как пятилетняя девочка, которая раскрасилась

маминой косметикой, – объяснил Том. – Гляди.

Я взглянула в зеркало, сделанное в викторианском стиле. С ярко-розовыми щеками, двумя дохлыми воронами вместо глаз и куском дуврской меловой скалы, размазанным под ними, смотрелась я как разукрашенный клоун. Я вдруг поняла, как это получается, когда пожилые женщины ходят с глыбами косметики на лице, а все хихикают над ними, – и решила никогда больше не хихикать.

– Что происходит? – выпытывал Том.

– У меня преждевременное старение, – призналась я.

– Ох, ради бога! Все из-за этой чертовой Ребекки, ведь так? – расхохотался Том. – Шеззер рассказала мне, как вы беседовали о Магде. Да это же смешно. Тебе на вид больше шестнадцати не дашь.

Обожаю Тома. Хотя я и подозреваю, что мой друг сказал это не совсем искренно, все же он невероятно меня подбодрил – ведь Том наверняка не стал бы говорить, что я выгляжу на шестнадцать, если бы на самом деле я выглядела на сорок пять.

* * *

11 июня, воскресенье

125 фунтов (оч. хор., слишком жарко, чтобы есть), порций алкоголя – 3, сигарет – 0 (оч. хор., слишком жарко, чтобы курить), калорий – 759 (мороженое).

Еще одно потерянное воскресенье. Кажется, мне светит провести все лето за занавешенными окнами, уставившись в экран телевизора, по которому передают крикет. У меня странное чувство недовольства этим летом, и не только из-за занавесок по воскресеньям и моратория на мини-брейки. Пока длинные жаркие дни мерзко повторяются, один за другим, я начинаю понимать: чем бы я ни занималась, на самом деле мне кажется, что должна я заниматься чем-то другим. Это очень похоже на чувство семьи, которое периодически заставляет людей считать, будто только из-за того, что они живут в центре Лондона, они должны ходить в Королевский научный центр / Альберт-Холл / Тауэр / Королевскую академию / музей Мадам Тюссо, вместо того чтобы шляться по барам и наслаждаться жизнью.

Чем ярче светит солнце, тем сильнее мне кажется, что другие извлекают из этого гораздо больше пользы, чем я, развлекаясь где-то в другом месте. Может быть, на гигантском матче по софтболу, куда приглашены все, кроме меня. А может, вдвоем с любимым человеком, на живописной полянке у водопада, где мирно пасутся бемби. Или на каком-нибудь большом празднике, в котором, вероятно, участвует и королева-мать, и один из «футбольных теноров» (а то и все трое) и где все отмечают прекрасное лето, из которого мне никак не удается извлечь толк. Вполне возможно, что виноват здесь наш климатический пояс. По всей видимости, наш английский менталитет ещё не приспособлен для того, чтобы наслаждаться солнцем и безоблачным небом, – и это не просто досадная случайность. Слишком силен ещё в нас инстинкт паниковать, выбегать из офиса, сбрасывать с себя почти всю одежду и мчаться, задыхаясь, загорать на крышу.

Однако не все так просто. Сейчас уже никто не дышит свежим воздухом, пропалывая заодно сорняки в саду. Так что же нам делать? Может быть, устраивать барбекю в тени деревьев? Морить друзей голодом, пока ты часами возишься с огнем, а затем травить их обугленными снаружи, но сырыми внутри кусками молочного поросенка? Или организовывать пикники в парке, чтобы в результате все женщины соскабливали с фольги расплющенные комки моццареллы и кричали на детей, преодолевая приступы озоновой астмы, пока мужчины потягивают теплое бело вино под свирепым полуденным солнцем, униженно поглядывая на группу, играющую неподалеку в софтбол?