Дневник дьявола

Грин Ирек

Если бы Фишман был просто подлым человеком, ничтожным в своей подлости, я бы испытывал к нему только отвращение. Но он заслужил, чтобы его ненавидели. Я бы солгал, сказав, что никогда не испытывал этого чувства.

По сути, я ненавижу многие вещи, например, человечество в целом, детей, святош, животных и демократию. Я слишком эмоционален, чтобы остаться равнодушным к всепроникающей серости и нищете духа. Своим стремлением к абсолютному Злу Фишман заинтриговал меня. Сразу оговорюсь, что за мудреным термином «абсолютное Зло» в данном случае стоит человеческий фактор. Я оставался рядом с ним так долго, потому что мне было очень интересно, какой же должна быть та «самая жуткая» фотография, за которой он гонялся по всему свету. Я долго сомневался (хотя, возможно, это было вызвано страхом), не был ли он прав, когда писал: Нужно бить по совести так, словно она — боксерская груша. Нельзя давать роду человеческому времени опомниться. Теперь я понимаю, что речь шла не обо всем человечестве, а лично о нем и о его успокоении. Если бы не я, он никогда бы не поверил в то, что написал.

И все же у Адриана была своя ахиллесова пята. Это открытие наполнило меня

одновременно и радостью, и непонятной грустью. Я был у В. (Речь, очевидно, идет о моей кузине.) У нее поистине прекрасные дети. Счастье агукающего ребенка обезоруживает. Какое-то время мне казалось, что его слабость к ребятне вписывается в общий план «исправления мира», который он себе наметил. Но нет, странный блеск в его холодных глазах при взгляде на детвору не имел ничего общего с расчетом. Хотя… я использовал избитое выражение, это не было похоже на блеск. На самом деле, при взгляде на детей цвет его глаз менялся с голубого на темно-синий. Пришло время — и я помог ему преодолеть эту слабость. Именно благодаря мне появились его лучшие — и «самые страшные» — фотографии. Но обо всем по порядку.

Сейчас я бы хотел вернуться к тому, что произошло после того, как мы покинули Ирландию. Как мы оба и ожидали, весь мир принял наш рассказ о трупе, якобы обнаруженном в доме, за чистую монету. Прошел слух, что именно Фишман сообщил властям, где содержится заложник. И разгорелся настоящий скандал, начались нездоровые дискуссии о сомнительном моральном облике фотографа. Одни упрекали его в том, что он сначала постарался сделать сенсационный снимок и лишь затем сообщил о казни властям. Другие, ловко подученные нами, вставали на его защиту, доказывая, что он не мог знать, куда его везут, дескать, это никогда не известно. И то, что он потом показал роковое место, следует расценивать как акт сверхчеловеческой отваги. Когда споры стихли, Адриана известили, что твердолобые парни из ИРА вынесли ему приговор.

Эту новость мне сообщил тайный агент. Еще он сказал, что знает, что они ошибаются. И добавил, что лично он не будет возражать, если меня прикончат.

— Но, согласно правилам, мы должны вас предупредить, — заявил он и вышел. Мне он не понравился.

Тогда я еще не догадывался, о чем шла речь, поэтому не придал особого значения визиту задумчивого господина. Фишман исчез на пару дней, а после его возвращения в нашей квартире появилось несколько молчаливых вооруженных парней. Меня терзали самые мрачные предчувствия. Слабым утешением служил только тот факт, что, судя по тому, как вел себя Адриан, у него на душе тоже скребли кошки. Однако внешне он был по-прежнему невозмутим.

Несколько дней спустя поздним вечером он предложил мне прогуляться, что само по себе выглядело странным. Перед выходом он кинул мне пуленепробиваемый жилет. Тот оказался чертовски тяжелым.

— Одень это, на улице прохладно.

Я почувствовал, как у меня к горлу подкатывает тошнота и, простите за подробности, сжимается сфинктер. Мы спустились вниз на лифте — как я потом шутил, хотя Фишман даже не улыбался — словно в фильме «Сердце Ангела» [17] и медленно пошли по аллее. За нами раздались шаги. Адриан обернулся, я тоже. Метрах в двадцати от себя мы разглядели фигуру худощавого мужчины в черной нейлоновой куртке и джинсах, направлявшегося в нашу сторону. Мы остановились. Фишман вытащил из-под полы пальто фотоаппарат и начал снимать. И хотя обычно Адриан не любил машинально нажимать на спуск, в тот раз он щелкал затвором, последовательно ослепляя приближавшегося мужчину серией вспышек. Словно в свете стробоскопа тот приближался к нам скачками длиной в полметра, подергиваясь как марионетка. Это выглядело весьма эффектно и таинственно, но сейчас я сомневаюсь, что в тот момент мог быть столь же благосклонен в своей оценке происходящего. Однако, вероятно, красота этого зрелища подействовала на меня, потому что я даже не сделал попытки убежать, когда в резком, пульсирующем свете фотовспышки мужчина достал пистолет и, продолжая идти, словно в замедленной киносъемке вытянул руку с оружием в нашу сторону. Я не мог отвести взгляд, как будто находился под гипнозом. Вспышка — он поднимает руку. Темнота. Вспышка — он приближается. Темнота. Вспышка — взводит курок. Темнота. Вспышка — целится в Адриана. Темнота. Выстрел. Вспышка — он шатается. Темнота. Выстрел. Вспышка — падает с простреленной головой.

17

«Сердце Ангела» (1987) — мистический триллер Алана Паркера. В главных ролях снялись Роберт Де Ниро и Микки Рурк.

Фишман подходит к нему, последняя вспышка освещает лежащего убийцу. Откуда-то появляются люди, несмотря на сумерки, я узнаю в них телохранителей фотографа. Сегодня я сфотографировал приближающуюся смерть. Никаких эмоций. Обычная фотка. Вы тоже ему не верите?

Обвинения в умышленном убийстве с Фишмана сняли после того, как телохранители, я и тот тайный агент, который предупреждал его, дали показания. Свидетелями выступали также англичане, опознавшие в убитом террориста, связанного с ИРА и объявленного в розыск. И снова на него обрушилась мировая слава, диссонансом прозвучал только заголовок статьи из «Нойе Цюрхер Цайтунг» [18] : ФИШМАН СОШЕЛ С УМА! Адриан велел выслать ее автору подарок — водяной пистолет зеленого цвета.

18

«Нойе Цюрхер Цайтунг» — крупная швейцарская немецкоязычная ежедневная газета, издающаяся в Цюрихе с 1780 года. Освещает мировую политику, экономику и культуру.

После того случая Фишман стал осторожнее. Казалось очевидным, что боевики ИРА не отступятся и любой ценой постараются покарать знаменитого фотографа.

Мне пришлось первым садиться в машину и заводить двигатель, Адриан же садился только несколько секунд спустя. Я чувствовал себя евнухом, которому доверили пробовать пищу ненавистной всем царицы. Поначалу я боялся и думал, не пришло ли время распрощаться со смертоносным работодателем, однако быстро понял, что мой страх относится скорее к области психологии, нежели физиологии. Для меня это превратилось в своеобразный спорт, в каком-то смысле я даже пристрастился к этой странной игре. Я презирал Фишмана за его страх и, поворачивая ключ зажигания, получал от акта самопожертвования удовольствие, сходное с наркотическим. Парадоксально, но, рискуя своей жизнью, я обретал власть над душой Адриана. Если бы однажды я взлетел на воздух, моя жертва придала бы истории этого человека совершенно иное измерение. Однако ничего ужасного не произошло, и Фишман со временем успокоился. Я чувствовал, что его отношение ко мне начало меняться. Даже он оценил мое самопожертвование и необыкновенную смелость. Постепенно Фишман начал нуждаться во мне. Он продолжал лгать мне, обращался со мной так же, как и прежде, но я знал, что произвел на него впечатление. Это была единственная награда, которой я удостоился. Может быть, именно о тех событиях говорилось в дневнике: Умирать всегда нелегко. Я готов сфотографировать взрыв, жду его. Каждый раз, когда ничего не происходит, я почти физически чувствую боль разочарования.

В современном мире трудно найти сюжет, который мог бы заставить заговорить человеческую совесть. Что-то происходит — везде, постоянно. Когда гибнут целые народы, трудно заметить смерть одного человека. Среди множества трагедий, в море крови и слез… но довольно! Я написал это, чтобы мое повествование воспринимали шире, чем обычные дневниковые записи, и серьезнее, чем откровения обиженного семнадцатилетнего подростка. Перечитал, и мне стало неловко. Простите, нет нужды упрощать. Вернемся к герою нашего рассказа, то есть к Фишману.

Небеса, а может, преисподняя, послали мне М. Здесь скучно. Он уговаривает меня поехать в Ливан. Если они и впрямь хотят разнести американское посольство, то, пожалуй, к нему стоит прислушаться. Я расскажу об этом, однако оговорюсь, что известная фотография, изображающая последнее мгновение перед взрывом в воротах посольства в Бейруте, и испуганные глаза оцепеневших от ужаса охранников, когда к ним, словно смертный приговор, приближался пикап, стала для меня одной из самых любимых. Оценивать действия Фишмана в данном конкретном случае не стоит. Из записок следует, что о покушении, которое готовили ливанские террористы, было известно многим. Например, о нем наверняка знали фалангисты [19] , которые предпочли действовать в личных интересах и поэтому ничего не сообщили своим союзникам, тем самым став соучастниками убийства свыше шестидесяти человек. Разумеется, Адриан также мог предупредить американцев, но — поймите! — Фишман не ставил своей целью спасти весь мир. Почему именно на него должен лечь весь груз ответственности? Он всего лишь выполнял свою работу и делал это хорошо. Виноваты те, в чьи обязанности входило предотвращение трагедии. Конечно, это можно счесть попыткой оправдать самого себя, ведь мне тоже по воле случая стало известно о планируемом теракте, и я очень хотел, в глубине души просто жаждал, чтобы кто-нибудь предупредил несчастных. Тем не менее я работал на Адриана Фишмана и должен был защищать исключительно его интересы. Я последний, кто бросился бы оправдывать его, ведь зачастую до и после того случая осуждал поступки своего патрона, с болью в сердце и с большим трудом храня его тайны, однако тогда я всецело находился под влиянием этого человека. Даже эту книгу я пишу, потому что больше не могу держать все в себе!

19

«Ливанские фаланги» (фалангисты, «Катаиб») — политическое движение, созданное в 1936 году в Ливане как полувоенное молодежное объединение христиан-маронитов. Основатель движения — Пьер Жмайель.

Взрыв в посольстве, совершенный террористом-смертником, произошел в апреле 1983 года, когда в здании находились высшие чины из числа экспертов ЦРУ по Ближнему Востоку. К счастью, по-видимому, никто, кроме членов их семей, не скорбел по этим людям. Им платили за то, что они рисковали собой. Они пытались сунуться не в свое дело, и молодой парень Ахмад Кассир, уже не чувствуя боли в объятиях прекрасных гурий, исцеляющих его раны, наверняка был счастлив оттого, что он совершил во имя своей страны и веры. За ним последовали другие. Фишман восхищался их фанатизмом, может быть потому, что сам не смог бы пожертвовать своей жизнью ради какой-нибудь идеи. Хотя, с другой стороны, — воздадим ему должное — он никогда не снимал политические события, не гнался за дешевой сенсацией. Должен признаться, что после прочтения дневника мне удалось лучше понять его. Фотографируя теракты, совершаемые смертниками, я словно воздаю должное этим парням. Я сохраняю для потомков то, что их противники, будь это в их власти, постарались бы вычеркнуть из мировой истории. Мне интересно, что происходит с ними после смерти. Может быть, когда-нибудь мне удастся увидеть чью-то душу в объятиях Пророка? Наверное, вы уже согласитесь, что Адриан Фишман был одержим навязчивой идеей запечатлеть на пленке Сверхъестественное. Я помню разговор, который мы вели полгода спустя, после того, как грузовик, начиненный шестью тоннами тротила, взорвался в казармах американских морских пехотинцев [20] .

20

Взрывы казарм миротворцев в Бейруте 23 октября 1983 года — террористические акции, направленные против воинских подразделений США и Франции, выполнявших миротворческую миссию в Ливане в ходе местной гражданской войны 1975–1990 годов. Одна из крупнейших террористических атак в новейшей истории — жертвами стали 241 военнослужащий США и 58 военнослужащих Франции.