Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Шрифт:
Мой старший брат обратился ко мне, утешая:
– Отчего ты такая несчастная? Что особенного происходит? Я ведь буду помогать ему.
– Сел в экипаж и обнял Канэиэ руками.
Мое беспокойство не выразишь словами. По два-три раза в день я писала больному письма. Правда, я думала о том, что некоторым это могло быть неприятно, но что тут поделаешь? Ответы для меня там велено было писать одной из пожилых служанок: «Он приказал лишь написать, что не дает о себе вестей сам из-за плохого самочувствия». Я только слышала, что Канэиэ чувствует себя гораздо слабее, чем раньше, но сама не могла за ним присматривать и все сокрушалась, думая, что же
Благодаря чтению сутр и проведению буддийских обрядов здоровье Канэиэ стало понемногу улучшаться и, наконец, как я и надеялась, он ответил мне собственноручно. «Болезнь была необыкновенно долгая, проходили дни, когда я не вставал с постели, но более всего меня беспокоит, что я доставил тебе очень много волнений», - писал он мелким почерком, видимо, когда никого не было рядом. «Поскольку теперь я нахожусь в твердой памяти, - говорилось дальше в письме, - когда наступит вечер, навести меня - на глазах у людей это делать неудобно. Ведь со дня нашей последней встречи прошло столько времени!»
Я было стала раздумывать, что про меня подумают люди, но сомнения посещали меня до тех пор, пока о том же самом он не написал повторно. Тогда я подумала, что ничего не поделаешь, и распорядилась:
– Экипаж, пожалуйста!
Очень заботливо мне была приготовлена комната, отделенная от спальни коридором, а сам Канэиэ ожидал меня, лежа на веранде... Я погасила светильник, горевший на экипаже, сошла на землю и в полной темноте, не зная даже, где вход, бормотала только: «Ой, кажется, здесь..» - и тут меня взяли за руку и проводили.
– Почему тебя так долго не было?
– спросил Канэиэ, и мы с ним стали тихонько разговаривать обо всем, что происходило за эти дни, пока он не произнес громко:
– Зажгите светильники! Уже темно.
– А мне сказал: - Ты ни о чем не беспокойся.
– И велел поставить светильники за ширмой, так что они стали слабо освещать комнату.
– Я еще не ем рыбы и другого скоромного, но я подумал о том, что если мы с тобой сегодня встретимся, то поедим вместе. Ага, вот оно!
– с этими словами он пододвинул к нам тележку с кушаньями. Когда мы немного поели, пришел буддийский наставник - тьма к этому времени сгустилась - и они стали заниматься целительными заклинаниями и выполнять магические телодвижения.
– Теперь отдохните. Сегодня мне легче, чем обычно, - заявил Канэиэ, и наставник в добродетели, сказав:
– На этом позвольте откланяться, - ушел.
И вот уже стало светать, когда я сказала:
– Позови служанку.
– Что?
– остановил он меня.
– Да ведь совсем темно! Побудь еще...
А когда рассвело, позвал мужскую прислугу, велел открыть ставни и посмотрел в окно.
– Взгляни, - обратился ко мне Канэиэ, - как хорошо здесь растет трава.
Когда я выглянула наружу, то сразу заторопилась:
– Время уже настало очень неподходящее!
– Что такое? Сейчас прибудет завтрак!
– откликнулся Канэиэ, так как наступало уже полуденное время.
– Пожалуй, я обратно поеду с тобой. Еще раз тебе, наверное, нельзя приезжать.
– Что подумают люди даже о том, что я приехала сюда теперь? А если увидят, что ты провожаешь меня, будет, я думаю, еще хуже.
– Тогда вызывай людей и экипаж, - согласился Канэиэ, и когда экипаж был подан, он, шагая явно с трудом, проводил меня до того места, где мне нужно было садиться. Смотреть на него
– Когда ты сможешь выезжать?
– спросила я, заливаясь слезами.
– Я очень тревожусь о тебе, так что приеду завтра или послезавтра, - ответил он, и вид у него был обеспокоенный. Экипаж немного подали назад, и проследив, как запрягали вола, я продолжала смотреть на Канэиэ. Он вернулся в комнату и смотрел на меня оттуда, и пока упряжку выводили из ворот, я тоже, помимо воли, все время оборачивалась и внимательно вглядывалась в него.
И вот около полудня пришло письмо. Там было написано обо всякой всячине:
После того, как ты была здесь. Все думаю - Ужели это все? О как горька Повторная разлука!Ответ был таков: «Я все еще обеспокоена тем, что тебе было так трудно.
Мне тоже было горько. Обратная моя дорога В бухте слез Была такой печальною Дорогой».Дня через два или три, хотя ему еще было трудно, Канэиэ, как и обещал, приехал увидеться со мной. Постепенно он становился таким, как обычно, и его посещения стали такими, как прежде.
Пришла пора отправляться смотреть праздники четвертой луны, и главная госпожа выехала тоже. Обнаружив это, я распорядилась остановиться напротив. Пока мы ожидали процессию, от нечего делать я написала и послала ей половину стихотворения, прикрепив его к побегу мальвы, связанному с плодом апельсина:
Хоть слышу я, что это мальва, С другой же стороны Я вижу апельсин. (Хоть слышу я о нашей встрече, С другой же стороны, Все ж лучше подождать) [39] .39
Это и следующее стихотворение содержат второй смысл, построенный на игре омонимов. Второй смысл указан в скобках.
Прошло довольно много времени, покуда от нее не принесли заключительную часть к этому стихотворению:
«Как Вы горюете, Я вижу лишь теперь. (Я горечь желтого плода Теперь лишь только вижу)».Одна из моих служанок заметила:
– Она должна была питать неприязнь к Вам годами, так почему же она говорит только про сегодня?
Когда мы возвратились домой, я обо всем рассказала Канэиэ: «Было то-то и то-то», - и он отметил: