Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Шрифт:
В другое:
Отгибаю я Поля китайской одежды. Как мне сделать Любимого СтольВ третье:
Платье простое Богине Я подношу И теперь буду ждать, - Были простыми молитвы.Когда стало темнеть, мы вернулись домой.
Как только рассвело, утром пятого числа, в Праздник ирисов, пришел мой брат:
– Что это?! Сегодня - день ирисов, а у тебя до сих пор не развешаны цветы! Надо было сделать это еще с ночи.
Все переполошились, стали расстилать ирисы, дамы собрались открывать решетчатые ставни.
– Пока оставьте ставни как есть!
– воскликнул брат.
– Не спеша расстелем цветы. Посмотрите, все ли хорошо.
Мы, однако, открыли ставни. Ветер дул в обратную сторону и гнал вчерашние облака; приятный запах ирисов быстро заполнил все комнаты. Сидя вдвоем с сыном на циновке, мы отбирали самые разные растения, приговаривая:
– Это будет редкостный целебный шар!
Пока мы возились с цветами, кукушки, ставшие уже привычными в последнее время, целой стаей сели на крышу уборной, и вокруг разнеслось их громкое кукование. Возникло острое чувство, будто эти звуки пронизывают нас. Кто-то вспомнил стихи «Горная кукушка сегодня, в день ириса», - и все стали распевать их. Едва поднялось солнце, принесли письмо от ками: «Если вы поедете смотреть на состязания младших лучников, - я с вами», - было там. «К Вашим услугам!» - ответил сын, и, поскольку посыльный торопил его, сейчас же уехал.
На другой день, тоже рано утром, ками передал письмо (сам он не приехал): «Вчера я не мог говорить с Вами ни о чем, потому что у Вас в это время очаровательно пели. Теперь я прошу Вас уделить мне Ваше время. Горечь от холодности госпожи лишает меня способности мыслить. Так вот, если мне суждено жить, я когда-нибудь познаю брак! Ну ладно, не буду об этом распространяться».
Еще через два дня, и опять утром, он вновь написал моему сыну: «Удобно ли Вам приехать, или лучше мне приехать к Вам?». Сын сразу же выехал к нему, потому что я сказала ему:
– Поезжай скорее, чтобы он не приезжал сюда.
Сын вернулся и, как обычно, заметил:
– Никакого дела у него не было.
Прошло еще два дня, и ками написал сыну всего несколько слов: «Приезжайте. Я должен обязательно с Вами поговорить». Записку принесли опять рано утром. Сын велел передать: «Сейчас выезжаю». Но через непродолжительное время пошел сильный
– Бесчувственный. Напиши хотя бы письмо, - заметила я, и сын написал: «Мне помешал выехать проливной дождь».
Не переехать Воды Накагава В наводненье. Вам каково На дальнем берегу?!Ответ был такой:
Чем стану думать О любви, С которой не увижусь, Не лучше ль жить На вашем берегу?!Между тем опустился вечер, дождь прекратился, и ками приехал сам. Как всегда, он заговорил прямо, без околичностей. Я сказала гостю:
– Смотрите, не успели Вы загнуть один из трех пальцев, о которых изволили говорить, как месяц закончился.
– Это как получится, - ответил он, - дело ведь не решено окончательно, поэтому может быть, закончив их загибать, я начну считать сначала. Как бы это посреди срока вырвать середину из календаря господина!
Мне показалась эта мысль забавной:
– Диких гусей заставить пораньше вернуться домой!
– произнесла я в ответ и искренне рассмеялась.
Потом я вспомнила блестящий вид Канэиэ и сменила тон:
– Если говорить откровенно, дело не только в этом. Есть еще одно, причина, по которой мне трудно обратиться к господину.
– Да в чем же дело? Как бы мне хотелось узнать!
– Такими словами он столько раз укорял меня, что я решила объяснить ему, как все обстоит на самом деле, но подумав, что передать это будет непросто, взяла последнее письмо Канэиэ, оторвала те места, которые не желала показывать, а остальное протянула, сказав:
– Я чувствую, что нехорошо показывать письмо вам, но хочу лишь, чтобы вы поняли, как мне трудно говорить об этом.
Он вышел с письмом на открытую галерею и долго читал его при неверном свете луны, потом вошел в помещение со словам:
– Написанное совершенно сливается с тоном цветной бумаги и его не различить. Если позволите, я посмотрю его днем.
– Да я сейчас же порву это письмо.
– Немного еще подождите, не рвите, - попросил ками, не показывая вида, что он хотя бы приблизительно рассмотрел, что здесь написано, и добавил: - Мне говорят, что, поскольку подходит срок дела, с которым я так надоедаю вам, я должен быть осмотрительнее. Не станет ли это навевать на вас уныние?
Время от времени он читал вслух какие-то стихи, но так, чтобы не слышно было, о чем. Наконец, уходя, ками сказал:
– Завтра нужно идти на службу. Помощника о его делах я велю известить. А теперь позвольте откланяться.
Вечером, когда я уже лежа просмотрела у себя на подушке письмо, которое показывала ками, я с удивлением обнаружила, что в нем отсутствовали (кроме того, что оторвала я вчера) и другие куски, и среди них - те места, где на обороте были наброски моего стихотворения «Какой же это жеребенок?!»