Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942—1945
Шрифт:
Мой ведущий летел в глубь русской территории. Нижняя кромка облаков была там приблизительно на 400 метрах. Мы летели непосредственно под ней. Внезапно мы увидели прямо под собой русский аэродром. Когда мы выполняли над ним круг, я заметил несколько легких самолетов, стоявших на краю аэродрома.
Меня охватил охотничий азарт. Я уже собирался попросить разрешения снизиться, когда в шлемофоне услышал: «Будем штурмовать. Держись ближе и стреляй вместе со мной!» Обер-лейтенант Денк выполнил полубочку и спикировал на один из припаркованных самолетов. Я выждал мгновение перед тем, как спикировать на ту же самую машину. Когда я приблизился к ней, увидел, что она уже горит, и обстрелял следующий самолет, но, однако, не добился успеха. Я слишком поспешно прицелился. Поэтому я набрал высоту вслед за ведущим и затем снова
Тем временем аэродром ожил, повсюду забегали люди. Затем мимо моего левого крыла пронеслась цепочка словно из красного жемчуга. Ага, эти парни стреляют! Но один пулемет, хотя и дико стрелявший, не мог помешать нам осуществить свой план. На сей раз я попал в самолет, в который целился. Его охватило пламя. На третьем заходе нас уже встречали трассеры со всех концов и углов аэродрома. В этой атаке невозможно было оставаться со своим ведущим. Я отвернул вправо и сделал круг над аэродромом.
Обер-лейтенант Денк поджег еще один самолет, но при наборе высоты произошло нечто ужасное. Он был на высоте 200 метров, когда его Bf-109 получил серию попаданий из счетверенного пулемета и взорвался. Горящие обломки самолета упали в середине летного поля. Я был почти парализован от шока. Что я должен делать? Можно ли кого-нибудь эвакуировать отсюда? И как я теперь найду дорогу домой?
Дважды облетев аэродром на безопасном расстоянии, я затем попробовал дрожащей рукой найти свою карту, которую раньше запихнул под кресло. Когда я достал карту, то лихорадочно попытался сориентироваться. Одно было ясно: я должен покинуть это ужасное место. Без всякой сверки с картой я полетел вдоль железнодорожной линии, которая вела в юго-восточном направлении.
Если бы облака были выше, я, может быть, смог бы найти дорогу. Но я не мог подняться выше 400 метров, что колоссально усложняло ориентацию. Через несколько минут полета я начал сомневаться, что лечу в правильном направлении. Горы должны были быть южнее, но облака там опускались до самой земли. Я решил, что ошибаюсь, и, кардинально изменив курс, полетел по компасу на северо-запад. Возможно, я так мог достичь Ростова. Но вскоре пришлось отказаться и от этой идеи. То, что было моим спасением, несомненно, находилось на западе. Держа курс на запад, я должен был достичь Азовского моря и, если топливо закончится, смог бы повернуть к берегу и совершить вынужденную посадку.
Волна ледяного холода снова прошла по моему телу. Я посмотрел на часы и увидел, что нахожусь в воздухе больше часа; вероятно, красная лампочка горела уже в течение некоторого времени. Я совершенно забыл про нее. Когда эта красная лампочка на приборной панели загоралась, это означало, что топлива оставалось на десять минут полета. Если гибель моего ведущего поставила меня на грань нервного срыва, то последнего «открытия» было достаточно, чтобы заставить меня полностью потерять голову. Внизу были только русские, которые с изумлением смотрели на одинокий самолет.
Действительно ли подо мной была земля, или я уже был над заливом Азовского моря или затопленной Кубанью? Под собой я видел много воды, в которой плавали куски льда и снега, и несколько маленьких темных участков земли. Затем меня неожиданно пронзила мысль: «Если ты хочешь когда-нибудь вернуться на немецкую территорию, то должен выбрать место, приземлиться, выяснить, где находится линия фронта, и снова взлететь». Это была совершенно абсурдная идея, но я не видел никакого другого выхода.
Пока я искал подходящее поле, еще раз взвесил все свои шансы: для любого новичка взлет и особенно посадка на «сто девятом» были маленьким подвигом. Я же собирался попытаться сделать это, не зная направления ветра и состояния поверхности.
Я приготовился к приземлению. Было ясно, что самолет мог перевернуться, завязнув колесами в раскисшей земле. Я даже не осмеливался думать о трудностях взлета.
Передо мной было большое черное поле, по которому ехала телега с двумя женщинами и мужчиной. «Ну, покажи теперь свою храбрость! – сказал я сам себе. – Шансы 95 к 5 против тебя!»
Я сделал над полем только один круг, а затем принял одно из самых трудных решений в своей жизни: садиться! Открыть створки радиатора, выпустить шасси, закрылки, шаг винта перевести на автомат, триммером сбалансировать перетяжеленный хвост и затянуть привязные ремни. Самолет сел
Держа местных жителей под прицелом пистолета, я спросил их по-русски: «Есть ли поблизости немецкие солдаты?» Они несколько раз повторили: «Далеко, далеко» – и все показывали в одном направлении. Это было немного. Однако посадка имела один положительный результат: она дала мне возможность успокоиться, а успешное приземление сильно увеличило мою уверенность в себе.
Нельзя было терять времени. Я снова забрался в самолет. Взлет прошел гладко. Курс, который мог спасти меня, был юго-западным. Приблизительно через пять минут бреющего полета я снова увидел внизу русских солдат. Они бросились на землю, разглядев свастику. Оценив их численность, я сделал вывод, что должен быть около линии фронта. Внезапно мой самолет оказался над городом. Летя ниже кромки облаков, я, несмотря на сильный зенитный огонь, считал выходившие из города железнодорожные линии. Их было пять, расходившихся в форме звезды. В этот момент я понял, что бывал здесь прежде. Я посмотрел на карту и начал сравнивать. На третьем круге я понял, что это должен быть Тимашевск. Только этот город, находящийся в 10 километрах от линии фронта на русской территории, имел пять железнодорожных линий.
Скоро я выбрал железнодорожную линию, вдоль которой должен был следовать, если хотел долететь до немецких позиций. Я опустился почти до уровня земли. Мой самолет должен был преодолеть последние 15 километров. Подо мной русские прыгали с железнодорожной насыпи влево и вправо и торопливо прятались. Я не обращал на них внимания, поскольку имел другую цель.
Наконец, находясь на грани между надеждой и отчаянием, я увидел первых людей в серой полевой форме. В конце концов, я летел над немецкой территорией. Теперь можно приземляться. Поднявшись выше, я начал искать подходящее место для посадки. Передо мной снова был большой населенный пункт. Это было Красноармейское. [39]
39
Имеется в виду станица Красноармейская, расположенная в 12 км северо-восточнее г. Славянск-на-Кубани.
Мой прекрасный «Мессершмит» спас меня, и потому мне не хотелось сажать его «на живот». Я был настроен приземлиться с выпущенными шасси. Если это сработало в первый раз, почему не повторить тот же маневр на немецкой территории. Я выбрал поле, которое казалось подходящим. На высоте 100 метров, все еще над городом, я выпустил шасси и закрылки.
Внезапно самолет начало круто разворачивать влево. Он не реагировал на управление, и я моментально понял, что, лишь опустив нос вниз и полностью открыв дроссель, могу выйти из этой опасной ситуации. Дом, казалось, мчался ко мне на огромной скорости. Полностью осознавая смертельную угрозу, я не чувствовал страха, на это просто не было времени.
Инстинктивно я левой рукой прикрыл голову, а правой потянул за ручку управления. Я видел, что самолет выходил из пикирования, но дом был уже рядом, и я закрыл глаза. Раздался ужасный удар, и я подумал: «Это конец!»
Затем последовало еще несколько ударов, а потом все стихло. Я не потерял сознание даже на секунду. Я чувствовал слабый ветер и боялся открыть глаза. Не верилось в то, что все еще могу думать, и, следовательно, в то, что все еще жив. Спустя секунду я выбрался из дымящейся кабины – это было все, что осталось от «сто девятого», – словно феникс из пепла. [40] Ощупав себя везде, я начал смеяться. Пехотинцы, примчавшиеся к месту аварии, должно быть, подумали, что я сошел с ума.
40
Имеется в виду древнеегипетский миф о сказочной птице феникс с золотыми перьями, которая прилетала в Египет с востока. Она устраивала в храме Солнца гнездо и сгорала в нем, как в костре, но вновь возрождалась из пепла каждые 500 лет.