Дневник матери
Шрифт:
Очень хорошо, что в школах поощряется самообслуживание. В самом деле, разве в коллективе школьников, состоящем нередко из тысячи и более человек, не найдётся достаточно физических сил, времени и желания заменить труд двух-трёх уборщиц?
Я всегда была рада, когда моих старших ребят отправляли в колхоз на сбор помидоров, уборку картофеля и прочие работы. Прошлым летом Юра работал грузчиком, возил тёс для постройки колхозного свинарника. Бывая в городе, он на минутку забегал домой пропылённый, загорелый, в брезентовых рукавицах. И мне казалось, что он даже
Нынешним летом я серьёзно подумывала устроить Юру плотогоном. Мне казалось, что, помимо того что он не будет болтаться без дела, за два месяца работы на свежем воздухе он окрепнет физически. Да и само путешествие по Волге обогатило бы его впечатлениями.
Но на сей раз Иван Николаевич решительно воспротивился моей затее:
– Шуточное дело! Мальчишке шестнадцать лет, а ты хочешь взвалить на него работу, которая и взрослому-то порой не под силу. А потом неизвестно, в какую среду он попадёт. Ещё, чего доброго, и пить научится…
Последний довод меня заставил призадуматься, и я до поры до времени отложила своё намерение.
Вчера Юра прибежал из школы, куда их зачем-то вызывали, и сообщил, что все комсомольцы школы, в том числе и он, едут на комсомольскую лесную полосу под Камышин. Я обрадовалась: по крайней мере не будет болтаться парень без дела.
– Как ты думаешь, мама, найдётся у нас сапка? – спросил Юра озабоченно, уже весь поглощённый мыслями о предстоящей поездке.
– Посмотри в сарае. И надолго вы едете?
– На неделю.
– А спать где будете?
– В палатках, наверное. Мама, можно, я возьму папин рюкзак?
– Возьми, конечно.
Юра убежал. Ему надо было ещё оповестить кое-кого из ребят о том, что сбор отъезжающих в понедельник, у школы, в восемь часов утра. Сын убежал, а меня обступили заботы. Что дать ему с собой? На чём он будет спать? Что есть? Стоит ли ему брать плащ на случай дождя?
Вечером за чаем вся семья оживлённо обсуждала детали предстоящей поездки комсомольцев на лесополосу. На столе была разложена карта области, и Юра, немножко гордясь и рисуясь своими познаниями, подробно рассказывал нам, как создавалась лесополоса комсомольцами, на сколько километров она протянулась, какие породы деревьев составляли её и сколько процентов прибавки к урожаю она даст, когда деревья поднимутся.
– Мама! я поеду с Юрой на лесополосу! – вдруг сказал Валя.
– Чего-о?! – точно не веря своим ушам, переспросил Юра. – Да кто тебя возьмёт?! Пионер!
– Знаешь что… Ты лучше помолчи! – Валя гневными глазами уничтожающе смотрел на Юру. – Взрослый какой!
– Валя! – сказала я укоризненно.
– А что он воображает из себя…
Чтобы прекратить перепалку, Иван Николаевич неожиданно взял сторону Вали:
– А почему бы Вале в самом деле не поехать с тобой, Юра? Поработает на свежем воздухе, окрепнет. Да и пользу принесёт…
– Но папа… – чуть не плача, пытался возражать Юра: ему совсем не улыбалась поездка с Валей, за которым надо присматривать, за которого надо отвечать…
Валя же был в восторге от поддержки отца. Он выбежал из-за стола и стал отбивать чечётку. Но его беспокоило моё молчание. А вдруг я буду против его поездки? И он умильно заглядывал в мои глаза:
– Мама! Правда, я поеду?
Я ещё не решила для себя, стоит ли ему ехать. Иван Николаевич прав, работа на свежем воздухе ничего, кроме пользы, не принесёт ему. Да и участие в таком большом всенародном деле, как создание лесополосы, очень важно даже с педагогической, с воспитательной точки зрения. Но Валя недавно из больницы. Рана на ноге только что затянулась. Вдруг Валя вздумает там купаться?
И потом, работа на прополке – это значит ноги в пыли, в грязи…
Оставшись с мужем одна, я сказала с упрёком:
– Напрасно ты взял сторону Вали. Я боюсь отпустить его…
Не знаю почему, но мои слова задели мужа.
– Так посади его под стеклянный колпак! – сказал он резко, но тут же, устыдившись своей резкости, добавил:
– Ничего с ним не случится, Маша. В его годы за «большаков» остаются в хозяйстве. Пусть едут оба. По крайней мере и Валя будет знать, «как растёт картофельное пюре».
Фразу эту услышали мы с Иваном Николаевичем от случайного собеседника, пожилого мужчины, искренне обеспокоенного тем, что городская молодёжь не испытывает должного уважения к хлебу, ибо не знает, каким трудом он добывается.
И он был прав, этот мужчина. Я сама была свидетельницей того, как однажды в столовой здоровые парни, лет по восемнадцати, кидали друг в друга кусками хлеба. А он лежал перед ними на тарелке мягкий, душистый, способный утолить любой голод.
И надо было слышать, с каким негодованием и болью обрушился на этих парней старик колхозник:
– Эх, вы! И чему вас только учат?! Сразу видно, что не знаете, как хлебушко-то достаётся! Ежели бы вот так, своими руками, добывали его, – старик потряс перед собой руками со скрюченными, узловатыми пальцами, – так, небось, каждую крошку со стола сгребали бы да в рот!
Парни притихли, склонились над своими тарелками, но по их виду нельзя было сказать, что они были пристыжены. Наоборот, они фыркали, не в силах удержать смех, и перемигивались: «Видали такого?!»
Весь сегодняшний день – воскресенье – проходит в сборах к отъезду мальчиков. Покупаем Вале добротную обувь, Юре – кепку. Даю тому и другому по большой наволочке, чтобы они могли набить их соломой и спать на них. Пеку «подорожники».
Юра примиряется с тем, что Валя едет с ним, и братья мирно укладывают свои рюкзаки. Но тон, каким Юра отдаёт приказания Вале: «Принеси зубные щётки! Найди мой перочинный нож!» – и поспешность, с какой Валя исполняет эти приказания, мне не нравятся, и, улучив минуту, когда Валя выходит из комнаты, я говорю Юре, что на правах старшего он должен оберегать Валю, не держать его на побегушках, не взваливать на него непосильного груза.
– За тобой, Юра, водится этот грешок, я знаю… Навалишь на мальчишку что потяжелее, а сам пойдёшь налегке, руки в карманы…