Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943

Пабст Гельмут

На днях нас посетил дивизионный священник. Трапеза была прервана подобным же образом. Он потом признался, что когда вошел, то был удивлен, почему во время обеда на столе лежит пистолет; мы показались ему довольно воинственным сбродом. Он нашел наш способ довольно хорошим, но после этого у него полчаса звенело в ушах. Достойно сожаления.

Вслед за победой под Сталинградом русские развернули наступление в западном направлении от Воронежа, а 7 февраля освободили Курск. Харьков пал еще через восемь дней, что поставило фон Манштей-на и фон Клейста под угрозу быть отрезанными. В то же самое время Гитлер наконец прислушался к советам своих экспертов о том, что передовая позиция на подступах к Москве непригодна для того, чтобы держать оборону. Были отданы

находившимся там войскам распоряжения к отходу, чтобы образовать более плотную и прямую линию обороны, прикрывающую Смоленск.

Я весь день прощался со своими книгами. Это время я разделил между чтением «Бесед» Фридриха Великого и Генри де Катта и «Маленькими впечатлениями от Парижа» Пьера Шампиона. Я нашел несколько выдержек, которые мне очень нравились: «Приходится становиться ужасным варваром, милостивый государь, для того чтобы усмирить некоторых бедолаг, которые, как-никак, ввязались в нашу драку совершенно вопреки своей воле». Или: «Воспитывайте в себе чуткость! Это один из высших даров природы! Даже если она создает нам много осложнений, она источник многих положительных эмоций, если сочетается со здравым смыслом».

Тотальная война способна уничтожить различия между солдатами и гражданскими, но она всегда будет считаться позорной, если оружие применяется против женщин и детей. А что касается добропорядочных наций, то им предписывается соблюдение конвенций, регламентирующих действия в отношении военнопленных. Вы можете выполнять свой долг не забываясь, и вам придется воздерживаться от некоторых поступков, если будете видеть положение вещей в верной перспективе.

Почта доставила мне посылку от Йо с образцами керамики «Quimper». Он, как и я сам, любит грубую роскошь и насыщенные цвета. Они выглядят странно веселыми в этом восточном мире, и они наполняют меня печалью, потому что напоминают о богатстве той нашей жизни, память о которой становится похороненной все глубже с каждым наступающим годом. Приходится бороться, чтобы не засохнуть и не смириться. Сосуд, который стоит слишком долго в засушливой атмосфере, начинает трескаться. Так что я уложу вещи в свой ранец, когда будем сниматься с места, потому что именно это мы и собираемся сделать. Мы уходим от нашей землянки в снег. Мы собираемся сократить линию фронта, потому что это благоразумно. Потому что хорошо, что должно что-то произойти. Потому что чуть больше или чуть меньше не имеет значения в этой стране.

Мы уже достаточно долго торчим здесь на Ржевском плацдарме. Мы хорошо с ним познакомились, с этим городом, с его геометрически правильными улицами, развалинами церквей, тремя мостами через Волгу с ее круто спускающимися под уклон берегами, теснинами, руинами каменных зданий, где по северному берегу расположились наши наблюдатели.

Оттуда открывается широкий обзор вражеских позиций через траншеи и снежные брустверы. Местность просматривается до самых холмов, где когда-то были деревни, а теперь об этом можно только догадываться по сиротливо стоящим рядами высоким деревьям за пределами досягаемости наших орудий. Наши траншеи вытянулись перед бастионом. Прямо перед ними – подбитые танки. Все это запечатлелось в нашей памяти, стало частью нашей жизни, потому что волей-неволей нам приходилось с этим жить.

Прощай, Ржев, город канатчиков и церквей! Мало что от тебя осталось. Мы оставляем тебя без боя, но враг будет помнить, что он не может поставить себе в заслугу этот камень из нашего бастиона.

Мы подрываем железную дорогу. Мы обрушиваем башни. Мы не оставим тебя просто так, совсем уж ничего не сделав, потому что твои женщины и дети предпочитают уйти с нами. Когда взлетит на воздух мост, по которому когда-то ходили поезда до Старицы, это будет сигналом. Но ты об этом не узнаешь. Скоро тут, к северу от Волги, останутся только фельдфебель Якобе и его люди.

17 февраля 1943 года. Мы слышали официальное сообщение. Не могу отрицать, что оно вызвало у нас горькую иронию. Они говорят об отчаянных

боях в Харькове, где было подбито пятьдесят танков [9] . Если это было все, чем обороняли Харьков, то это достойно сожаления. Они могли бы уже сворачиваться и там. Армия, которую все время колошматят, стоит уже больше немногого. Прошу прощения, так мне кажется. Может быть, мы к ним несправедливы. Но если верно то, что мы думаем, имея в виду дивизии СС – «Великую Германию», «Рейх» и «Адольф Гитлер», – то тогда мы всего лишь понимаем это слишком хорошо. Это не отряды новобранцев, не наемники, не прославленные штурмовые дивизии, на которые можно возлагать надежды. Это «старики», прошедшие огонь, те, кто стоит насмерть. По крайней мере, знаменательно, что войска все время продолжали оставаться на Ладожском озере и на озере Ильмень и в своих грязных окопах на Волхове. (В группе армий «Север» и на финских фронтах войска были завязаны в позиционной войне большую часть времени.) А насколько мне известно, это не части СС. Их вы можете увидеть в новостных фильмах, которые мы здесь ни во что не ставим.

9

Речь идет о взятии Красной армией Харькова в феврале 1943 года. Через месяц Харьков был отбит вермахтом.

Однажды наш батальон подбил восемнадцать танков у населенного пункта Бешенки. У Мартынова на фронте в триста метров было двадцать подбитых машин. В лесах под Табраковом пришлось устанавливать очередность, кому позволить открывать огонь следующему, потому что вначале все они – майор, адъютант и дежурный офицер – охотились за ними (танками), оставляя командный пост. Даже сержант противотанкового орудия оставил свою пушку и принял участие в охоте с магнитной миной. А танки все прибывали с каждым днем. День ото дня роты становились все меньше. Это продолжалось день и ночь и час за часом. Но наши баварцы стояли насмерть. В этих боях артиллерийский полк потерял одних только связистов двадцать пять человек, не считая наблюдателей.

Мы потеряли порядочно людей за счет пострадавших на эвакуационном пункте: от малярии, ревматизма, гриппа – и бог знает от чего еще. В основном это были крепкие парни. Это старая истина: сила – не главное. Именно худощавые, привыкшие к физическому труду держатся дольше. У Франца и у меня крепкое здоровье. Франц нашел себе куклу. Такое бывает. У нее круглое восточное лицо, крепкие ноги и милое голубое платье. Мы назвали ее Бабетта. Она сидит верхом на моей гитаре, а Франц клянется, что будет сегодня ночью с ней спать: баю-бай, детка…

В 3.00 я получил приказ утром приступать к исполнению обязанностей связиста в пехоте. В половине десятого я был с полковником Зиквольфом, как раз вовремя, чтобы пожелать ему счастливого дня рождения. Он оставил меня на обед и на кофе. Тем временем мои ребята устроились в землянке, принадлежавшей командиру отбывающего отделения. Должен сказать, выражаясь высокопарно, это вилла «Вид на Волгу». Между тем следовало привести все в порядок. Завтра еще один из наших знаменитых патрулей уходит; нам придется дать голубям что-то поклевать. Кажется, эвакуация откладывается. На западе артиллерийская пальба. Мы не беспокоимся. Все прекрасно.

Вчера я был занят с утра до позднего вечера. На рассвете вражеский дозор ворвался в нашу траншею. Это стоило нам одного человека убитым, но противник потерял трех человек, и еще один был взят в плен. Согласно сведениям, полученным от пленного, местом, куда наш патруль должен был идти этим утром, был район сбора. Поэтому патруль был подготовлен к контратаке.

Со своими старыми связистами я пробивался вперед сквозь сильный буран. При такой плохой погоде мы не могли контролировать команды по ведению огня, и мы пережили неприятные моменты, когда по нам выпустили две короткие очереди. Одна из них чуть было меня не сразила, другой были убиты двое в траншее. Но все равно патруль был на высоте и взорвал место сбора.