Дневник Саши Кашеваровой
Шрифт:
Многие на этом этапе бегут в церковь – ну а куда еще, спрашивается, бежать? Там тепло, пахнет воском и ладаном, и (если повезет) седобородый священник с космосом в умных глазах выпишет рецепт на вечность.
Мои знакомые чаще предпочитали «Тибетскую книгу мертвых», которая тоже предлагала умиротворяющую закольцованность бытия, только в ней не было безапелляционных клерикальных «потому что».
Впервые я осознала, что смерть существует, когда мне было шесть лет. Родители подарили мне смешного толстого хомяка с хитрыми глазами-бусинками, я назвала его Пахомом, кормила его морковкой и сырными кубиками. Характер у Пахома
Мне было за тридцать, когда я осознала, что смерть не просто существует – ею пропитано все вокруг. Ты ничем не можешь обладать по-настоящему, кроме той самой минуты, в которой живешь каждый конкретный момент. Ничего из того, что вроде бы кажется «своим», не принадлежит тебе на самом деле. Все тебе дали в долг – вещи, чувства, людей, и счет может быть выставлен в любой момент.
Наверное, с тех пор я и стала считать себя гением необладания.
Великим магистром красивых потерь.
А еще я считаю, что у меня идеальное, режиссерское чувство времени. Я всегда умела нащупать момент, когда необходимо уйти со сцены.
Обо всем этом я думала, глядя на мужчину, который безмятежно спал на моем диване. Его лицо казалось детским, и я боялась пошевелиться, потому что не хотела спугнуть этого внутреннего ребенка, доверчиво вынырнувшего на поверхность. Чувствовала ли я сожаление или счастье? Думала ли о будущем? Вряд ли.
Я почти ничего не знала об этом мужчине, кроме деталей, которые кажутся важными, когда в кого-то влюбляешься, но на самом деле не имеют к реальной жизни никакого отношения. Я даже не знала, каков он в усталости или гневе, как он представляет себе старость, мечтает ли о детях, видит ли роль женщины вспомогательной. Я отдавала себе отчет, что сделанное им – ошибка. С другой стороны, оставаться рядом с женщиной, которая использует вечернее платье в качестве способа унизить собеседника и проверяет его эсэмэски, потому что в ее контракте на любовь доверие не предусмотрено, – ошибка тоже. Почему-то, когда вырываешься из лап одной ошибки, начинает казаться, что вот сейчас ты наконец встал на «правильный» путь. А на самом деле перед тобою – миллион возможных выборов, миллион дорог, и попробуй тут не ошибись. Вероятность мала – даже если посмотреть с позиций голой статистики. Хотя когда речь идет о собственной жизни, о статистике всегда почему-то мгновенно забываешь, и весь расчет – на волшебство и счастливый случай. Хрестоматийный авось.
Мне вдруг вспомнился недавний разговор с Лерой о блаженной грусти ранней осени, о тех нескольких годах, когда, уже приметив первые морщинки, ты все же ощущаешь себя пока девчонкой, а не женщиной, и о некрофилии как любви к самому хрупкому из возможных человеческих состояний. Странно мы, люди, устроены – странно и смешно. Насколько желанно для нас конечное, то, что вот-вот упорхнет с ладони.
Я смотрела на спящего мужчину и думала, что этот уж точно упорхнет – нет-нет, не как возможная жертва, потенциальная
Мне предложили карточный домик – строить его интересно и весело, и даже не очень обидно, когда он в конце концов рассыпается – но только в том случае, если ты с самого начала понимаешь его суть.
Подумав, я прилегла рядом. Олег беспокойно зашевелился во сне и что-то пробормотал. От него пахло вином. Мой диван был слишком тесен для двоих.
Пришлось снова призвать на помощь «аргумент Скарлетт» – о целительной силе завтрашнего дня.
А сегодня я просто бессонно лежала рядом с ним и думала о любви.
И вот что надумала.
Настоящая любовь – это когда ты готов полюбить каждую черточку человека, включая его прошлые и будущие влюбленности, даже если тебе больше всего на свете хотелось бы, чтобы прошлые страдали, а будущих вообще не было, все равно, уметь любить и это тоже.
Я лежала рядом с ним, и все, что мне хотелось, – это поверить не просто в то, что счастье возможно в принципе (хотя и это сложно, если всю жизнь живешь по жестоким законам Москвы). А в то, что счастье возможно именно для таких, как я.
А под утро родилось стихотворение:
Юная Бовари ходит в баптистский храм,Смешивает кофе и виски напополам —В рамках приличий – не больше полсотни грамм.Снятся ей и Содом, и полет по Эдемским садам.Прячет фальшивый жемчуг в отцовский сейф,Красит волосы в синий, убегает на рейв.Юная Элоиз близорука, анорексично тонка.Иногда по ночам ей страшно, что жизнь коротка,Если в двадцать чувствуешь старость на кончике языка,В какой же кромешный ад занесет к сорока?Она убирает скрипку в старый футляр,Протягивает двадцать баксов – мерси, Абеляр.Юной Офелии в зеркале чудится бледная моль,Она красит ресницы и налегает на алкоголь.По субботам топит в ближайшем бассейне боль,Ей хорошо даются и брасс, и кроль,И баттерфляй, и особенно вольный стиль.Проплывает не меньше пятнадцати полных миль.Бовари говорит: выйду за Форбса, разорю его и сбегуК Аполлону – он будет ждать на другом берегу.Элоиз молчит, теребит серебряную серьгу.Офелия говорит: брошу пить к тридцати годам,Куплю себе дом у заросшего лилиями пруда.Куантро пьется легко, как святая вода.Пьют за светлое будущее, ночь до обидного коротка,Бледнеет луна и созвездие Гончих Псов,Они смеются, осушают рассвет в три неполных глотка,А кто-то незримый равнодушно поглядывает с потолкаТо на них, то на циферблат своих карманных часов.