Дневник ведьмы

Арсеньева Елена

– Акцент выдает? – усмехнулась Алёна. – Конечно. А вы тоже не француз.

– С чего вы взяли? – покосился на нее Жюль. – Акцента у меня нет никакого.

– Потому что вы спросили мое имя. Настоящих французов не напрягает обычное обращение – мадам, мсье…

– Ничего себе! Вот это аналитик! – расхохотался он. – А предположим, мне захотелось уточнить ваше имя.

– Уточнить? – повернулась к нему Алёна. – То есть вы предполагали, что меня зовут Элен?

– Я предполагал, что вас зовут или Элен, или Александрин. То и другое имя вам необыкновенно к лицу. Я вообще люблю угадывать имена. И, как правило, не ошибаюсь. Здесь на развилке направо?

– Да.

Дорога пошла в гору. Алёна сидела молча. Вот, значит, как… Она свое

имя терпеть не могла, что в русском, что во французском варианте, а оказывается, оно ей к лицу. Или слова попутчика так, вежливое оправдание чрезмерного любопытства?

Впрочем, мужчину не назовешь назойливым.

Сидит, помалкивает… И на побитые коленки внимания не обращает. Хм, у него у самого средний палец левой руки перетянут пластырем, к тому же не слишком презентабельным, да еще и уголок от него все время отходит.

Если честно, Алёне было не до господина в сером. Конверт Патрика Жерара жег ей руки. Невероятно хотелось его открыть. Она бы еще в Нуайере письмо прочитала, если бы не поняла, что нужно срочно уносить ноги. А сейчас как-то неудобно… Или удобно? Конечно, удобно, ведь водитель помалкивает, думает о чем-то…

Он вдруг повернулся и улыбнулся ей:

– Вам скучно? Обещал разговаривать с дамой, даже имя выяснил, а сам молчу? Извините, я не… Не слишком находчив в таких беседах. О погоде, что ли, болтать? Так мы и без того видим, что она прекрасная. Хотите, музыку включу?

– Если вам угодно, – вежливо ответила Алёна. – А болтать попусту я тоже не люблю. Если вы не против… Мне нужно срочно письмо прочесть. Вы не обидитесь?

– Ради бога! – воскликнул водитель великодушно, но какое-то напряжение в его интонации все же чувствовалось.

«Ну вот, – подумала Алёна, сердясь на себя, – в кои-то веки сыскался мужчина, желающий со мной поговорить не о погоде, а я немедленно спряталась за работу. Может, у него были нескромные намерения… Давненько ко мне никто с нескромными намерениями не подкатывался, вот разве что Костя с Андрюшкой, но они не в счет. Что за жизнь? Даже роман с приличным человеком завести некогда! Я скоро превращусь в скучную деловую даму, которая занимается сексом исключительно для здоровья. Или уже превратилась? Ладно, сейчас прочитаю письмо Патрика Жерара – и немедленно начну дико кокетничать с этим Жюлем. Хотя, если честно, он как-то не пробуждает во мне потребности кокетничать с ним. А кто у меня такую потребность пробуждает? Манфред? Ха– ха. Доминик? Ха-ха и еще ха-ха! Что, опять будем в имена играть? Пять букв, первая И, последняя – мягкий знак…»

Алёна в сердцах рванула конверт, и узкий листок бумаги выпал ей на колени.

«Мадам, вы, конечно, поняли, что я Вас узнал. Я угадал это по Вашим глазам. Вы, одна из самых богатых женщин Муляна и всей округи, почему же Вы решились на такое?! У меня есть на сей счет некоторые мысли, поэтому я и упомянул в Вашем присутствии имя Николь Жерарди. И снова понял по Вашим глазам многое, очень многое…

Вы, конечно, изумлены, как мне удалось разгадать Ваш секрет? Вы очень хорошо маскировались, мне и в голову не пришло бы, как и всем остальным не приходило, если бы не случайность…

Но Вам не следовало быть такой неосторожной на дорогах. Я теперь понимаю, Вы гнали изо всех сил, чтобы успеть поживиться на ярмарке. Вы так гнали, что ни на что не обращали внимания. Вы чуть не сбили меня, но даже не заметили этого. Но я-то заметил Вашу машину, запомнил ее номер. Сначала я даже в полицию заявить собрался, а потом подумал: сам виноват. Я же тоже не слишком внимателен на дороге. У меня голова вечно всякой ерундой забита. Я ведь историк, понимаете, я живу там, в тех далеких временах, там я чувствую себя как дома, а в реальной жизни теряюсь, делаюсь рассеян до смешного. Вот я и подумал: сам виноват, не буду поднимать

никакого шума… Тем паче что я человек нескандальный. Я и забыл о том случае, как вдруг наткнулся на знакомое авто на одной из укромных улочек Нуайера. Там все было заставлено машинами – народу на ярмарку съехалось множество! – но «Порш» только один. И цвет такой же, и номер тот же… Машина была пуста, заперта. Я посмотрел – и отправился на ярмарку.

На ступеньках собора сидела нищенка. Я таких никогда не видел – прямо только что вышла из Двора Чудес [25] – с полуседыми космами, торчащими из– под клетчатого, низко надвинутого платка, в живописных лохмотьях… Ну я бросил ей монетку и заметил, что глубокая миска, стоявшая перед ней, полна до краев. Тут же валялись и бумажные деньги. Да, ей щедро подавали! Я увидел также, что она ссыпала деньги в мешок и поставила перед собой пустую миску. Погуляв по ярмарке, я возвращался через каких-то полчаса и увидел, что там опять груда монет и бумажек. Столь колоритная особа притягивала людей как магнитом, даже стоявший неподалеку ажан не решался турнуть ее. К тому же она сидела на ступенях собора – как-никак на святом месте!

25

В средневековом Париже место, где находили пристанище все люмпены того времени: воры, убийцы, нищие, калеки.

«Оказывается, нищенство – доходный промысел, – помнится, подумал я тогда. – Не бросить ли мне мои исторические изыскания, ради которых я приехал в Бургундию, не забыть ли о Николь Жерарди, не купить ли на ярмарке такую же обливную глиняную миску, как у старухи-нищенки, и не сесть ли вон там, чуть в сторонке, с протянутой рукой?»

Впрочем, должен сказать, что нищенка руку не протягивала. Она просто сидела – важная, как королева в лохмотьях. А деньги так и сыпались ей в миску. Что-то было в ней… от павшего величия. Какая-то усмиренная гордыня… А люди, как я имел возможность наблюдать, успеху завидуют, но смиренную гордыню очень жалеют. Может быть, они возвышались в собственных глазах, бросая мелкие монеты женщине, которая наверняка знавала лучшие времена, а теперь пала так низко, что принуждена побираться?

Я несколько раз видел, как нищенка высыпает в сумку груды мелочи, снова ставит пустую миску и снова опорожняет ее.

Я бродил и бродил вокруг собора, то нырял в людскую толчею, то просто шатался по улицам… И вот я снова оказался на той улице, где стояли автомобили. Их уже осталось мало: ярмарка заканчивалась, народ разъезжался. Внушительный «Порш», впрочем, на своем месте. И вдруг меня разобрало любопытство. Мне захотелось увидеть хозяйку машины, которая чуть не сбила меня. Да, что за рулем была дама, я знал: там, на шоссе, успел разглядеть ее пышные седые волосы. Я встал в сторонке и принялся наблюдать. Примерно через полчаса из-за угла вывернула ковыляющая фигура. О, та самая нищенка! Надо же, она еще и хромая, бедняжка!

Она шла, низко надвинув клетчатый платок на лоб, но так и стреляла глазами по сторонам. И я втиснулся в дверную нишу дома, около которого стоял. Сам не знаю, почему мне было так важно, чтобы нищенка не заметила меня…

Она и не заметила. Вдруг старуха замедлила шаги около «Порша». Огляделась, потом порылась в своих лохмотьях и достала связку ключей.

«Понятно, – подумал я. – Хозяйка «Порша» приостановилась там, у церкви, бросить ей монетку и обронила ключи. А нищенка и не подумала их вернуть ей! Прибрала ключи к рукам и сейчас обчистит машину! Итак, она не только нищенка, но и воровка!»