Дневник
Шрифт:
При входе Верлена какой-то господин — как оказалось через минуту, просто дурак — воскликнул:
— Слава гению! Я незнаком с ним, но слава гению!
И захлопал в ладоши.
Редакционный юрист сказал:
— Ясно, гений, раз ему наплевать на свою гениальность…
Затем Верлену приносят колбасу, и он жует.
В кафе ему надоедают: «мэтр», «дорогой мэтр!», а он неспокоен, ищет шляпу. Он похож на спившегося бога. От Верлена не осталось ничего, кроме нашего культа Верлена. Сюртук в лохмотьях, желтый галстук, пальто местами, должно быть, прилипло
А обед! Грязные руки официанта, грязные тарелки, волокнистая баранина, которую едят с блюдечек…
…Возвращаясь с Рашильд, мы говорим о ней самой, о ее непонятом, непризнанном уме; мы говорим о нашем творческом бесплодии. Странная вещь! Есть книги, которые нам нравятся, увлекают нас, и все же мы не хотели бы писать таких. Потому что незачем писать так. Очень странно!
— Значит, — говорит Ремакль, — вы считаете, что женщина проста?
— Ну да, — говорю я. — Мне хотелось бы написать книгу, где женщина представлена как существо простое, в противоположность «женщине-лабиринту» новейшей литературы.
Мораль этого обеда: ресторатор заметил, что по крайней мере шестнадцать из нас не заплатили.
— Хорошо быть гениальным писателем, — говорит Дюбюс, — можешь быть свиньей, навязывать другим свои пороки, своих вшей. И все считается естественным…
14 марта.Валлет рассказывает, что ребенком он от смущения вытирал ноги, уходя из гостей.
* — В Верлене, — говорит Швоб, — живет добропорядочный человек, гражданин, патриот, который верит в то, что прожил жизнь с пользой. Он твердит: «Я прославил Францию» — и мечтает об ордене.
15 марта.Анализировать книгу! Что сказали бы вы о сотрапезнике, который, вкушая зрелый персик, стал бы вынимать куски изо рта и разглядывать их.
21 марта.Снобизм. Живут вдвоем, детей не имеют, решили усыновить чужого ребенка и довели его до кретинизма. Во время обеда он не смеет попроситься в уборную. Чаще всего он слышит одну и ту же фразу: «Жорж, не смей этого делать!» Еще бы, он испортит свой костюмчик, который стоит восемьдесят франков.
Даже когда супруги обедают в одиночестве, мосье требует, чтобы мадам выходила к столу в платье со шлейфом, декольтированная, с цветами на груди. У него есть и другая забота — как бы в Булонском лесу его лошадь не обошли.
Если ему это удавалось, весь день он сидел напыжившись.
* Мне ужасно хочется написать монографию о кроте.
26 марта.Ему хотелось бы кормить слона с ладони.
1 апреля.Решительно отказаться от длинных фраз, о смысле которых догадываются по началу.
5 апреля.Пора покончить с вечными воплями литераторов против литературы. Перестаньте писать — чего проще.
7 апреля.Сто тысяч душ — сколько это составляет людей?
* Рядом со мной завтракает Оскар Уайльд. Оригинальность
— Лоти издал свои акварели. Мадам Баррес уродлива. Я ее не видел. Я не вижу того, что уродливо. Я знаю, да, да, знаю, как работает Золя по документам. Как-то один из моих друзей доставил ему два вагона документов. Золя от радости потирает руки, заканчивает книгу, но мой друг пригоняет еще три вагона документов: Золя пришлось ночевать на улице. Триста страниц о войне! Один из моих друзей, вернувшись из Тонкина, сказал мне: «Когда мы побеждаем, мы похожи на ребятишек, играющих в мяч; когда нас побеждают, мы похожи на игроков, играющих засаленными картами в мерзейшей харчевне». Это говорит мне куда больше о войне, чем «Разгром» Золя!
12 апреля.Документы. Золя, чтобы написать «Землю», нанимает экипаж и отправляется в Бос.
Иллюстрация художника Гюара к роману Жюля Ренара «Паразит»
23 апреля.Писатели, которых нельзя узнать, у которых на лице нет носа.
30 апреля.Ирония — стыдливость человечества.
2 мая.Когда прогуливаешься по лесу с художником, самое главное — это останавливаться перед каждым деревом и спрашивать: «Вы каким его видите? Синим, зеленым, лиловым? — и добавлять: — Я лично вижу его синим».
Особенно если видишь его зеленым.
* Способ заработать целое состояние: изучить устройство глаза совы и создать такой же, чтобы видеть ночью.
11 мая.Биванк, человек прямолинейно честный, говорит:
— Я заметил, Ренар, из ваших писаний, что вам частенько хотелось утопиться.
— Пока я ограничиваюсь сидением с удочкой на берегу.
— «Паразит», — продолжает Биванк, — очень нужная книга.
— Вот этот-то эпитет мы пока еще не нашли, — подхватывает Валлет. — Лично для меня — это юмористическая книга.
— Ничуть! — возражает Биванк. — Я считаю, что она ближе к Мольеру, чем к английской безулыбочной юмористике. Подобно «Тартюфу», «Паразит» вызывает смех трагическими эпизодами.
12 мая.Ох, эти разъезды из Булонского леса, с бегов, эти грустные лица, эти бледные кучера, эти господа, которые молча, серьезно глядят друг на друга, забившись в уголок кареты, этот жест кучера, подымающего руку, чтобы предупредить кучера заднего экипажа! Самые веселые здесь лошади, бодро поматывающие головой.