Дневник
Шрифт:
Шайба на обороте сережки осталась на винте. Та была так стара, что с обратной стороны позеленела. Он выдернул ее с такой скоростью, что сережка осталась опутана белокурыми волосинками. На каждой волосинке была гладкая белая луковичка в том месте, где ее вырвали с корнем.
Накрыв ухо ладонью, — по пальцам стекала кровь, — парень улыбнулся. Его складочная мышца подтянула друг к другу светлые брови, он сказал:
— Прости, Питер. Кажется, повезло тебе.
А Питер поднял картину, заключенную в рамку и доведенную до ума. С подписью Мисти внизу.
С подписью твоей будущей жены внизу. С ее буржуазной
Твоя будущая жена уже потянулась за кровавым пятнышком красных искр.
— Угу, — отозвался Питер. — Сраный я везунчик.
И, продолжая истекать кровью, зажав ухо в ладони, в крови, текущей по руке и каплющей с выпяченного локтя, друг Питера отступил на пару шагов. Другой рукой дотянулся до двери. Он кивнул на сережку и сказал:
— Оставьте себе. Свадебный подарок, — и исчез.
9 июля
ЭТИМ ВЕЧЕРОМ Мисти укладывает твою дочь в постель, а Тэбби говорит:
— У нас с бабулей Уилмот есть секрет.
Просто на заметку: бабуля Уилмот знает все секреты.
Грэйс, сидя на церковной службе, толкает Мисти локтем и рассказывает, что окно с розами Бартоны пожертвовали за свою бедную-несчастную невестку, — да-да, по правде сказать, Констенс Бартон в итоге бросила рисовать, спилась и умерла.
Здесь два столетия Уэйтензийских стыдов и несчастий, и твоя мать может перечислить каждую деталь. Чугунные скамейки на Лавочной улице, те самые, английской работы, — в память Моры Кинкэйд, которая утонула, пытаясь проплыть шесть миль до континента. Итальянский фонтан на Молитвенной — в честь мужа Моры.
Мужа, которого убили, по словам Питера.
По твоим словам.
Вот общая кома всего Уэйтензийского поселка.
Просто на заметку: матушка Уилмот шлет свою любовь.
О том, чтобы ей захотелось прийти тебя проведать, речи нет.
Укутавшись в одеяло, Тэбби перекатывает голову, чтобы выглянуть в окно, и спрашивает:
— Можно, мы пойдем на пикник?
Нам это не по карману, но к моменту твоей смерти матушкой Уилмот подобран питьевой фонтанчик из меди и бронзы, изображающий обнаженную Венеру, скачущую в дамском седле из ракушки моллюска.
Тэбби взяла с собой подушку, когда Мисти перевозила их в Уэйтензийскую гостиницу. Все что-нибудь прихватили. Твоя жена принесла твою подушку, потому что та пахнет тобой.
Мисти сидит на краю кровати в комнате Тэбби, расчесывая пальцами волосы своей малышки. У Тэбби длинные черные волосы и зеленые глаза ее отца.
Твои зеленые глаза.
Ей достался маленький номер, который она делит с бабушкой, возле номера Мисти по коридору верхнего этажа гостиницы.
Почти все старые семейства посдавали дома и переехали на верхний этаж гостиницы. В комнаты, оклеенные выцветшими розами. Обои расползаются по всем швам. В каждой комнате — ржавая раковина и маленькое зеркало, привинченные к стене. В каждой комнате — две-три железные кровати, с облупленной краской, с размякшими, продавленными по центру матрацами. Комнаты перекошены под вздувшимися потолками, за маленькими окошками, со слуховыми окнами в виде ряда собачьих лазов в скате гостиничной крыши. Чердачный этаж — это бараки, лагерь беженцев для местного милого белого дворянства. Рожденные в роскоши люди ныне делят уборную в конце коридора.
Эти
Твоя семья — жена, ребенок и мать — все спят в продавленных, облезлых железных кроватях, под вздутыми стенами, с припрятанными серебряными и хрустальными реликвиями из респектабельной прошлой жизни.
Пойди пойми их, но все семейства островитян улыбаются и насвистывают. Будто это вроде приключения. В отрыв. Будто они подались в сферу обслуживания попросту в качестве трущобного развлечения для богачей. Будто эти утомительные поклоны и чистка не останутся им на всю жизнь. Им и их детям на всю жизнь. Будто новизна не померкнет к следующему месяцу. Они не дураки. Просто никто из них никогда не жил в бедности. В отличие от твоей жены, — она знает, что такое оладьи на ужин. Что такое питаться правительственными подачками. Порошковым молоком. Носить туфли со стальными набойками и хлопать по чертовому будильнику.
Сидя с Тэбби, Мисти спрашивает:
— Так в чем твой секрет?
А Тэбби отвечает:
— Говорить нельзя.
Мисти подтыкает покрывало у плеч девочки, — старые гостиничные простыни и одеяла застираны до того, что от них кроме серого пуха и запаха белизны ничего не осталось. Ночник у кровати Тэбби — розовый китайский фонарик, разукрашенный цветами. Они принесли его из дому. Они принесли ее картинки с клоунами и повесили их над кроватью.
Кровать ее бабушки так близко, что Тэбби могла бы вытянуть руку и коснуться стеганого одеяла, которым та укрыта, из лоскутов пасхальных платьев и рождественских костюмов возрастом в сто лет. На подушке — дневник в красной коже, с надписью «Дневник» поперек обложки вычурными золотыми буквами. Внутри заперты все секреты Грэйс Уилмот.
Мисти говорит:
— Не шевелись, солнышко, — и убирает упавшую ресницу со щеки Тэбби. Мисти протирает ресницу меж пальцев. Та длинная, как ресницы ее отца.
Как твои ресницы.
С кроватью Тэбби и ее бабушки, с двумя сдвинутыми кроватями, места осталось совсем немного. Матушка Уилмот захватила дневник. Его и швейную корзину, набитую нитками для вышивки. Вязальными спицами, крючками и вышивальными обручами. Чтобы ей было чем заняться, когда она сидит в вестибюле с бабушками-подругами, или снаружи, на дощатом тротуаре, по хорошей погоде.
Твоя мать точь-в-точь как остальные Мэйфлауэрские семьи, выстроившие повозки кольцом в Уэйтензийской гостинице и пережидающие осаду страшных чужаков.
Как бы глупо это ни звучало, Мисти прихватила свои рисовальные принадлежности. Коробку светлого дерева с красками и акварелью, бумагу и кисти, — все свалено в углу ее комнаты.
И Мисти зовет:
— Тэбби, солнышко? — говорит. — Не хочешь поехать жить к твоей бабуле Клейнмэн в Текумеш-Лэйк?
А Тэбби перекатывает голову туда-сюда, — «нет», — по подушке, потом останавливается и говорит: