Дневник
Шрифт:
А пальцы доктора Туше пробираются, ввинчиваются, вгрызаются в ее подмышку.
Окна приемной застеклены матированным стеклом, и на крючке со внутренней стороны двери висит блузка. В этом же самом кабинете Мисти обзавелась Тэбби. Стены, обложенные бледно-зеленой плиткой, пол, устланный белой. Здесь родился Питер. И Полетт тоже. И Уилл Таппер. И Мэтт Хайленд. И Брэтт Питерсен. Как и все на острове, кто младше пятидесяти. Так мал этот остров. Доктор Туше еще работает гробовщиком. Он готовил Питерова отца, Гэрроу, к погребению. К кремации.
Твоего
В Гэрроу Уилмоте было все, что хотела Мисти увидеть в Питере с возрастом. Как мужчины, которые знакомятся с потенциальными тещами, чтобы иметь представление о том, как будет выглядеть невеста через последующие двадцать лет, так поступила и Мисти. Гарри оказался бы мужчиной, за которым Мисти была бы замужем в зрелом возрасте. Высокий, с седыми бакенбардами, прямым носом и длинным раздвоенным подбородком.
Сейчас, когда Мисти закрывает глаза и пытается представить себе Гэрроу Уилмота, ей видится только его пепел, развеянный над скалами Уэйтензийского мыса. Длинное серое облако.
Мисти неизвестно, в этом ли самом кабинете доктор Туше проводит бальзамирования. Если он доживет, ему предстоит готовить тело Грэйс Уилмот. Доктор Туше был единственным врачом на месте происшествия, когда нашли Питера.
Когда нашли тебя.
Если вилку когда-нибудь выдернут, он наверняка будет готовить тело.
Твое тело.
Доктор Туше прощупывает кожу под руками. Роется в поисках узелков. В поисках рака. Он точно знает, где нужно надавить на спину, чтобы заставить тебя откинуть голову. Поддельные жемчужины глубоко тонут позади ее шеи. Его глаза, зрачки слишком разведены в стороны, и видно, что на тебя он не смотрит. Он мычит какую-то мелодию. Сосредоточившись на чем-то отстраненном. Нетрудно заметить, что он привычен к работе с мертвыми.
Сидя на столе для осмотра, разглядывая их двоих в зеркало, Мисти спрашивает:
— А что было там, на мысу?
А доктор Туше подскакивает от испуга. Поднимает взгляд, выгибая брови от удивления.
Будто какое-то мертвое тело взяло и заговорило.
— Там, на Уэйтензийском мысу, — повторяет Мисти. — Там статуи, как будто раньше это был парк. Что там было?
Глубоко прощупывая пальцем сухожилия на ее затылке, он отвечает:
— До того, как в наших краях появился крематорий, там находилось наше кладбище.
Было бы приятно, если бы пальцы не были так холодны.
Но Мисти не видела никаких надгробий.
Его пальцы прощупывают лимфоузлы у нее под челюстью, он говорит:
— Был там мавзолей, вырытый в холме, — глаза его пялятся в стену, он хмурится и продолжает. — Как минимум две сотни лет назад. Грэйс могла бы рассказать тебе больше, чем я.
Тот грот. Маленькое каменное банковское здание. Капитолий штата с причудливыми колоннами и резной аркой над входом, весь рассыпающийся, удерживаемый корнями деревьев. Закрытые железные ворота, внутри — тьма.
Головная боль, — тюк-тюк-тюк, — загоняет гвоздь все глубже.
Дипломы
Треугольная мышца тянет вниз уголки его рта, хмуря лицо; он прикладывает холодный стетоскоп ей между лопаток. Просит:
— Мисти, прошу тебя сделать глубокий вдох и задержать дыхание.
Холодные тычки стетоскопа бродят по ее спине.
— Теперь выдох, — говорит он. — И снова вдох.
Мисти интересуется:
— Не знаете, у Питера не бывало вазэктомии? — снова глубоко вдыхает и продолжает. — Питер сказал мне, что Тэбби — чудо Господне, вот я и не сделала аборт.
А доктор Туше спрашивает:
— Мисти, сколько ты нынче пьешь?
Как же мал этот сраный городок. А бедная Мисти Мария — местная алкоголичка.
— В гостиницу приходил детектив из полиции, — сообщает Мисти. — Спрашивал, нет ли в наших краях, на острове, Ку-клукс-клана.
А доктор Туше говорит:
— Самоумерщвление твою дочь не спасет.
По речам — как ее муж.
Как ты, дорогой милый Питер.
А Мисти интересуется:
— Не спасет мою дочь от чего? — поворачивается, чтобы смотреть ему в глаза, и спрашивает. — В наших краях есть нацисты?
А доктор Туше, глядя на нее, говорит с улыбкой:
— Нет, конечно.
Идет к столу и подбирает папку с парой листов бумаги внутри. Вписывает что-то в папку. Бросает взгляд на календарь, висящий на стене над столом. Смотрит на часы и вносит записи в папку. Его почерк, — низко свисающие с линеечки хвостики букв, — подсознателен, импульсивен. Жадный, алчный, злобный, сказал бы Энджел Делапорт.
Доктор Туше интересуется:
— Так что, занимаешься в последнее время чем-то новым?
А Мисти отвечает ему — да. Она рисует. Впервые со времен колледжа, Мисти рисует, понемногу пишет картины, в основном акварели. В мансарде. В свободное время. Она установила мольберт так, чтобы видеть из окна всю береговую линию, до самого Уэйтензийского мыса. Она каждый день работает над какой-нибудь картиной. Вырабатывает из воображения. Перечень грез белой оборванной девчонки: большие дома, венчания в церкви, пикники на пляже.
Вчера Мисти работала, пока не обнаружила, что на улице темно. Пять или шесть часов попросту исчезли. Испарились, как пропавшая бельевая кладовка в Сивью. Канули в Бермудский треугольник.
Мисти рассказывает доктору Туше:
— Голова болит постоянно, но когда рисую, я не так сильно чувствую боль.
Стол у него — из крашеного металла, вроде стального верстака, такие стоят в кабинетах инженеров или счетоводов. Такой вот, с ящиками, которые выкатываются на гладких роликах и захлопываются с громом или с громким «бум». Обивка — зеленый войлок. Над ним, на стене — календарь, древние дипломы.