Дневник
Шрифт:
– Конечно, нет.
Он идет к своему столу и берет папку с несколькими листками бумаги. Раскрыв ее, пишет что-то внутри. Смотрит на календарь, висящий на стене над столом. Смотрит на свои наручные часы, снова пишет. Его почерк… хвостик каждой буквы уходит далеко вниз, за нижнюю линию слова. Подсознание, импульсивность. Этот человек жадный, голодный, злой, сказал бы Энджел Делапорте.
Доктор Туше говорит:
– Что ж, значит, у вас недавно появились новые увлечения?
И Мисти говорит ему: да. Она рисует. Впервые со времен колледжа Мисти рисует, иногда – красками, в основном – акварелью. У себя на чердаке. В свободное
Вчера Мисти работала без передышки, пока не заметила, что на улице темень. Пять или шесть часов просто-напросто испарились. Исчезли, как та прачечная комната в Сивью. Бермудский треугольник.
Мисти говорит доктору Туше:
– У меня постоянно болит голова, но когда я рисую, боль почти незаметна.
Его стол – из металла, покрашен краской; точно такие стальные столы бывают в офисах у инженеров или бухгалтеров. Стол с ящичками, что выезжают наружу на тихих колесиках и закрываются с грохотом и гулкой отдачей на все помещение. Регистрационный журнал обтянут зеленым войлоком. На стене над столом – календарь и старые дипломы.
Доктор Туше с его веснушчатой лысиной и жалким пучком длинных ломких волос, зачесанных от уха до уха, вполне мог бы быть инженером. Со своими круглыми очками с толстыми стеклами в стальной оправе, он вполне мог бы быть бухгалтером. Он говорит:
– Вы учились в колледже, не так ли?
В художественном колледже, говорит ему Мисти. Колледж она не окончила. Бросила. Когда умер Хэрроу, они с мужем переехали сюда, чтобы присматривать за матерью Питера. Потом родилась Табби. Потом Мисти уснула и проснулась жирной, изможденной и сорокалетней.
Доктор не смеется. Упрекнуть его за это нельзя.
– Когда вы изучали историю, – говорит он, – вы проходили джайнов? Ну, джайнизм, ветвь буддизма?
Не на истории искусства, говорит ему Мисти.
Он выдвигает один из ящичков стола и достает оттуда желтую бутылочку с пилюлями.
– С ними нужно быть осторожным, не то слово, – говорит он. – Не подпускайте к ним Табби и на десять футов.
Он открывает бутылочку и вытряхивает пару пилюль на ладонь. Это капсулы из прозрачного желатина, которые разделяются на две половинки. Внутри каждой капсулы – какой-то рыхлый, сыпучий темно-зеленый порошок.
Отшелушившееся послание на подоконнике в Таббиной комнате: Ты умрешь, когда они высосут тебя.
Доктор Туше подносит бутылочку к Мистиному носу и говорит:
– Принимайте только при головной боли. – Этикетка отсутствует. – Это смесь разных трав. Она должна помочь вам сосредоточиться.
Мисти говорит:
– Скажите, кто-нибудь когда-нибудь умирал от синдрома Стендаля?
И доктор говорит:
– В основном тут зеленые водоросли, немного порошка из коры белой ивы, самая чуточка пчелиной пыльцы.
Он кладет капсулы обратно в бутылочку и с резким щелчком закрывает крышку. Ставит бутылочку на стол, рядом с Мистиной ляжкой.
– Вы можете пить, как и раньше, – говорит он, – но только умеренно.
Мисти говорит:
– Я пью исключительно умеренно.
И, вернувшись за свой стол, доктор Туше говорит:
– Как скажете.
Ебучие маленькие городишки.
Мисти говорит:
– Как умер отец Питера?
И доктор Туше говорит:
– А что вам сказала Грейс Уилмот?
Не говорила она ничего. Ни разу не упомянула об этом. Когда они развеивали пепел, Питер сказал Мисти, что это был сердечный приступ. Мисти говорит:
– Грейс сказала, опухоль мозга.
И доктор Туше говорит:
– Да-да, точно, опухоль мозга.
Он с гулким грохотом задвигает на место металлический ящичек. Он говорит:
– Грейс говорит мне, что вы демонстрируете чрезвычайно многообещающий талант.
Для протокола: погода сегодня спокойная и солнечная, но воздух отравлен брехней.
Мисти спрашивает про буддистов, упомянутых доктором.
– Джайны, – говорит он. Снимает блузку с крючка и протягивает ее Мисти. Ткань в районе обеих подмышек потемнела от пота. Доктор Туше топчется вокруг Мисти, держит блузку, пока Мисти засовывает руки в рукава.
Он говорит:
– Я что хочу сказать? Порой для художника хронические боли – благословение.
17 июля
Когда они учились в колледже, Питер частенько повторял: что бы ты ни рисовала, это твой автопортрет. Пускай картина называется «Святой Георгий и дракон» или «Похищение сабинянок», [31] но угол, под которым ты смотришь, освещение, композиция, техника, – это все ты. Даже причина, по которой ты выбираешь сюжет, – это ты. Ты – каждый колер и мазок кисти.
31
К этим темам обращались очень многие художники. Наиболее известны, пожалуй, «Святой Георгий и дракон» кисти Рафаэля и «Похищение сабинянок» Никола Пуссена (1594–1665).
Питер частенько повторял:
– Все, что может художник, – это описывать свое лицо.
Каждый приговорен к тому, чтоб оставаться собой.
А посему, продолжал Питер, мы свободны и можем рисовать что угодно, раз мы рисуем только самих себя.
Твой почерк. Твоя походка. Твой чайный сервиз. Все выдает твои тайны. Во всем, что ты делаешь, видна твоя рука.
Все – автопортрет.
Все – дневник.
На пятьдесят долларов, полученных от Энджела, Мисти покупает круглую акварельную кисточку № 5 из бычьего волоса. Покупает пушистую беличью кисточку № 4 для рисования размывкой. Круглую кисточку № 2 из верблюжьей шерсти. Заостренную кисточку № 6 из соболя и, наконец, широкую, плоскую кисть № 12.
Мисти покупает палитру для акварели – круглую алюминиевую тарелку с десятью неглубокими выемками, ни дать ни взять сковорода для оладьев. Покупает несколько тюбиков гуаши. «Кипрскую зеленую», «виридоновую зеленую», «болотную светлую», «Виндзорскую зеленую». Она покупает прусскую лазурь и тюбик красного краплака. Покупает черные краски «озеро Хаванна» и «слоновая кость».
Мисти покупает молочно-белую эмульсию, чтобы закрашивать ошибки. Желтый, как ссака, препарат, чтобы ошибки можно было вовремя закрасить и стереть. Покупает гуммиарабик, янтарный, цвета слабого пива, чтобы краски не перетекали друг в друга на бумаге. И наконец, прозрачный грануляционный состав, чтобы придать краскам зернистость.