Дневник
Шрифт:
За окнами – ноябрь, мокрый, с ранними сумерками, с поздними рассветами. Унылый месяц. Каждый год встречаю и провожаю его болезнью. За окнами – пути людей, театры и концерты, кабаки и больницы, тюрьмы и вокзалы. За окнами – мир. И мир этот – и весь мир, больше этого мира – во мне, со мной, близкий и чужой. И я тоже – и близкая ему, и чужая.
Хорошее чтение: Моруа – «Cercle de Famille» [386] . И целая грудка непрочитанных книг, тем более интересных, что они еще не прочтены.
386
Семейный круг (фр.). Maurois A. Le cercle de famille. P., 1932.
Завтра Анта. Вернулась из Хибин [387] . По-видимому, остается в Ленинграде. Хорошо это. С ней всегда любопытно – несмотря
И завтра же Киса: со своим романом и с портнихой, у которой вместе заказываем эпатирующие платья.
Но о чем же я тоскую? О чем думаю? Ведь мне же больше ничего не нужно. У меня же есть… как будто все – как будто все.
Воют ветры, ветры буйные, Ходят тучи, тучи черные… [388]387
Приказ № 180 по Кольской базе АН от 7 ноября 1936 г.: «Премировать Оранжирееву А.М. – ученого секретаря базы – за исключительно огромную работу по оказанию содействия научным экспедициям, за организацию и постановку учета научной работы, за создание научного архива материалов по Кольскому полуострову – путевкой в дом отдыха на Южное побережье Крыма». В ноябре 1936 г. Оранжиреева уехала в отпуск и не вернулась на базу, уволившись по окончании отпуска с 28 января 1937 г. «по состоянию здоровья», как видно из документов ее личного дела, хранящегося в Научном архиве. См.: Кировский рабочий. 2000. № 39. 29 сент. С. 3.
388
Неточная цитата из стихотворения А. Кольцова «Песня» (1840).
Правильно:
Дуют ветры. Ветры буйные, Ходят тучи, Тучи темные.По радио передают концерт Веры Духовской – какой чудесный голос и какой странный смешанный репертуар: классический романс и партизанская песня, народная песня и звуковое кино. Жаль.
Мысль – замедленное действие (Моруа) [389] .
27 ноября, пятница
Кажется, из всех русских писателей больше всего я люблю Салтыкова-Щедрина.
На улице – легкий сахар снежка. После плеврита начала выходить с внимательной и издевательской осторожностью к себе. 24-го обедала с отцом у Тотвенов: вместе мы не выезжали с ним больше 12 лет. Неприязни и раздражения больше нет: глубокое и спокойное равнодушие. Возможно, что выравнивание моего настроения происходит главным образом от Luminal’а, к которому я начинаю питать пристрастие.
389
Цитируется роман Андре Моруа «Семейный круг» (см.: Моруа А. Семейный круг. М., 1989. С. 98).
Чтение разное и неплохое.
По временам яростные взрывы тоски, переходящие в тупое и нудное ощущение скуки. Постоянно нужен высокий вольтаж.
Удивительная творческая опустошенность: не пишу и не могу писать. Отношусь к себе с глубочайшим равнодушием и опять-таки с издевательством: зачем и о чем?
После уничтожения призраков наступает полоса мертвой трезвости – очень разумной трезвости, очень логичной и удобожизненной. В такой разумной и логичной трезвости живу теперь я. Живу в единственно возможном для меня плане – в плане полной и ясной реальности. Сопротивление мое на все высшее выражено очень серьезным коэффициентом жестокости.
Я не хочу полетов – никаких.
28 ноября, суббота
Падает снег. Под кружевной метелью выходила по делу. Около почты грузовик наехал на панель и искалечил человеков. Толпа, любопытная к смерти и страданию, стояла густо и гудела почти радостно. Потом дома: внимательное и холодное чтение статей в журнале «Под знаменем марксизма» [390] – карандаш, выборки, отметки.
Полностью принимаю марксистскую оценку творчества Толстого [391] . Иначе я о нем и не думала – может быть, только другими словами и с менее заостренной точностью.
390
«Под знаменем марксизма» (Москва, 1922–1944) – философский и общественно-экономический журнал.
391
См.: Луппол И.
5 декабря, cуббота
Каждый вечер – высокая температура: до 38 °C и больше. Главным образом дома.
Каждое утро, когда сижу перед зеркалом, вижу в своем отражении не себя, а бабушку – ту, особо любимую, которую никогда не знала, потому что умерла она в 1895 году.
Каждый день – разные дела жизни (и маленькие и большие). Острые вестники злобы и раздражения перемешаны с утешительными минутками растроганности и мгновениями нежности.
Позавчера отец выехал в Москву – устраиваться через каких-то главков на юг. Жил все это время не у нас, а где-то на Васильевском, где по знакомству ему устроили комнату за 100 рублей в месяц. Приходил завтракать, обедать. Рассказывал о том, кого видел, где был, и, как и раньше, рассказывал туманно, неправдиво, с непродуманной до конца ложью, с мелкой и неумной фальшью. По-моему, искренне отец умеет только злиться и ненавидеть. Всегда вслепую, но всегда искренне. И с ним и от него устали очень.
Все-таки странно, что он – мой отец.
И с люминалом и без люминала – сны, сны, замечательные сны. Никогда не хочется просыпаться…
Вечером – вместо радости раздражение и отчужденность. Нераспечатанная пачка душистых папирос. Сброшенный свитер. Жар.
Полчаса. Сорок минут. Может быть, час.
Головная боль. Аспирин. Усталость.
6 декабря
Молчаливый день.
8 декабря, вторник
Вчера: больной Эдик, тихое и очень позднее утро, неожиданное возвращение из Москвы отца, внесшее смятение в нашу праздничную тишину. Удивительная легкодумность в этом человеке, связанная с оптимистичным фатализмом игрока. Полная отчужденность.
Падал снег. Было скользко и мокро. Поздние дни петербургского ноября. Улица. Маникюрша. Фонари. Рекламы. Духи к именинам Кисы. Отрывистое чтение «Безобразной герцогини» Фейхтвангера [392] . Телефонная консультация по вопросам английского перевода. Телефонные разговоры с издательством. К вечеру – пустая болтовня с жильцом, который собирается на Шпицберген: честно желаю ему удачи, потому что соблазнительно в течение года жить без жильца, каким бы милым и удобным он ни был.
392
См.: Фейхтвангер Л. Безобразная герцогиня: Роман / Пер. с нем. В. Вальдман. Л., 1935.
Не переодеваясь, в сером джемпере, в пестром шарфе, в каждодневных туфлях, иду с братом к Кисе. У нее – до 4-х. Пью только водку – и пью много и умно, не хмелея, в большом и в жестком холодке. Все дамы – в шелках, все одеты лучше меня, но я знаю цену себе, я знаю, что, несмотря на тряпки, я лучше их, я вижу это, я чувствую по глазам мужчин, по взглядам женщин – и мне делается и смешно и мерзко. Гордость моя отвлеченная и сложная: просто очень уверена в себе, всегда уверена, я знаю, что я умна, что мужчины боятся этого. И так как я знаю все это – и еще многое другое (культ Елизаветы Английской [393] , например), – я ласкова, дерзка, равнодушна, вызывающа и весела. Боровский, которого я не видела года два, косит на меня свои глупые глаза. Братья Кукорановы лепечут какой-то пьяный вздор. Все это очень смешно. Все это очень грустно. Женственность. Пол. Проблематические возможности. Брачное оперение. Только потому, что женщина, что женщина красива и остра.
393
Английская королева Елизавета I Тюдор, отказываясь от замужества, заявляла, что «обручена с нацией». К концу 1580-х гг. сформировался ее культ: в народном сознании королева-девственница уподоблялась Деве Марии и считалась покровительницей протестантской Англии.
А если бы я была безобразной? Гораздо умнее, но безобразной?
Я знаю все это. И мне смешно и мерзко.
10 декабря, четверг
Написала несколько придуманных страниц из дневника придуманного старого человека. Когда, после чая, прочла их вслух моим, отреклась от страха и тоски. И сейчас, несмотря на интересное чтение («Enfantines» Valery Larbaud, «Les Loups» Guy Mazeline [394] ), на музыку, на безразличные телефонные переговоры, – тоска, близкая к отчаянию.
394
См.: Larbaud V. Enfantines [Детское]. P., 1932; Mazeline G. Les Loups [Волки]. P., 1932.