Дневники герцогини
Шрифт:
Она прекрасна. Он смотрел на ее склоненную голову, упавшие на пышную грудь волосы, набухшие соски.
— Тебе лучше сейчас остановиться, — предупредил он, его подмывало толкнуться вперед, чтобы она поглотила его всего. Где она этому научилась? В душе она прирожденная распутница? Чего же еще он мог желать, как не жену, которая изобретательна в любви и заботлива в жизни, жену раскованную… и сладкую?
— Я правильно это делаю, тебе нравится? — прошептала Шарлотта и, не дав ему возможности ответить, возобновила
— Мне это так нравится, что я дойду до финала, если ты не остановишься.
Она не остановилась. И он позволил ей продолжать, потеряв чувство времени.
Шарлотта не прекращала сладкую муку, напряжение у него внутри все нарастало. Она, должно быть, почувствовала это. Ее губы сомкнулись, язык порхал, она втягивала его копье все сильнее и быстрее. И Гидеон знал, что поздно останавливаться.
Он шире развел бедра и закрыл глаза, отдавшись спазмам финала, которые, как казалось, никогда не кончатся.
Но они кончились. Акт опустошил его. И взбодрил. Наполнил его душу и тело удовлетворением, осознанием правильности происходящего. Он и не знал, что способен это чувствовать.
И это было нечто большее, чем благодарность за сексуальный акт. Он знал, что Шарлотта пойдет на все, чтобы доставить ему удовольствие.
— Спасибо. — Гидеон запрокинул голову и протяжно выдохнул. — Я сегодня буду хорошо спать.
Нашарив в кармане чистый платок, он развернул его и медленно заставил себя двигаться.
Шарлотта тихо привела себя в презентабельный вид и пригладила волосы.
— Ты можешь проспать утро. Я Девону…
Гидеон наклонился к ней. Глядя в глаза, мягко вытер ей рот и подбородок.
— Ты ничего подобного не сделаешь. Я буду драться на этой дуэли, и ничто меня не остановит.
— Вам нужно сесть и за чашкой кофе уладить свои разногласия…
— Шарлотта, милая, я учил тебя давать уроки этикета? Я предлагал тебе учить такому языку веера, чтобы его понимал не только сэр Годфри, но и другие джентльмены?
— Настоящие джентльмены его понимают!
— Возможно, в душе я не такой рафинированный.
— Рафинированность — это искусство, которое требует практики.
— Научишь меня позже, — сказал он, не в силах оторвать от нее глаз.
— Тогда мой сегодняшний визит стал осмеянием твоего уважения ко мне.
— Поверь, я не сделал ничего, чтобы посмеяться над тобой.
— Мои женские чары потерпели неудачу в попытке переубедить тебя.
— Наоборот, твои женские чары — причина того, что я дерусь на этой дуэли.
— И я ничего не могу сделать, чтобы остановить тебя?
— Нет… — Гидеон замолчал и посмотрел на окно. — Помолчи минутку. Ты что-нибудь слышишь?
Шарлотта прислушалась.
— Наверное, пошел дождь. Насколько я вижу, окно немного запотело.
— Это меня не
Они быстро оделись и пошли к двери. Шарлотта искоса поглядывала на его профиль.
— Хорошо. По крайней мере ты сможешь поспать ночью. А я глаз не сомкну. Мне следовало догадаться, что не тело твое требует удовлетворения, а твоя опасная гордость. Ты обещаешь быть осторожным?
— Только если ты пообещаешь то же самое, Шарлотта. Похоже, если бы ты не отправилась с визитом к одному повесе, тебя бы преследовал другой.
— Не тревожься. Кое-кто уже поймал меня.
— Кажется, это не препятствует другим мужчинам охотиться за тобой.
— Никто меня не преследовал, пока ты не привлек ко мне внимание, — произнесла Шарлотта.
Гидеон покачал головой:
— Сомневаюсь. Теперь, зная тебя, я думаю, что ты этого просто не замечала.
Шарлотта тыльной стороной ладони погладила его по шее.
— Это не важно. Я хочу только тебя. Пожалуйста, будь осторожен.
Он поймал ее руку.
— Я провожу тебя до кареты. А завтра мы противостоим новому кризису, который встанет на нашем пути.
Глава 30
Ник разглядывал трещины в потолке, прислушиваясь к пьяному смеху в комнате наверху. Сальная свеча догорела, и ее запах смешивался с вонью сточных канав, проникавшей сквозь полузакрытую дверь. Он вырос с этой вонью. Как и Милли, хотя ее выворачивало, когда она отправлялась на работу. Он пожалел бы ее, если бы она не сорвала его шанс сегодня ночью пробраться в дом герцога. Господи, от женщин столько шума.
Нет смысла вставать, чтобы закрыть дверь. Милли скоро вернется и заткнет дверь тряпками, причитая, что некоторые клиенты слишком грубы и что он не защищает ее, как обещал, когда она поселилась у него. Одним типом он занялся перед рассветом. Но не мог же он убивать каждого, с кем она спит, тогда он ополовинит население Лондона.
— Эй, Ник, ты жив? — донесся чей-то голос с улицы.
— Кто интересуется? — ответил Ник из подвала, служившего ему жильем.
— Твоя мать. Она сказала, что умирает, и ты должен принести ей выпивку, чтобы облегчить боль.
— Она всегда умирает, — проворчал Ник.
— Врач клянется, что на этот раз это правда. — Обладатель голоса, уличный сорванец в кепке и залатанных штанах, материализовался в удушливом мраке. Мальчишку звали Барни, он был настоящим мошенником. — Ты тоже захворал? Тебе самому надо джину хлебнуть.