Дневники и письма
Шрифт:
б) Расстрел 16-ти, самоубийство, аресты новых тысяч, пытка голодом десятков тысяч, травля - все это может вызвать у известной части молодежи действительные террористические тенденции. Так всегда бывало в старой России. Так может случиться и на этот раз. Как в деле Кирова, ГПУ будет изо всех сил раздувать каждый террористический огонек. На этом пути можно избавиться мимоходом от какого-нибудь неудобного сановника и построить на этом новый, совсем свеженький процесс против троцкистов. Искусство ГПУ сведется в данном случае к тому, чтобы найти Ольбергов, Берманов-Юриных и пр., которые получили свои директивы прямехонько из Осло... Кто знает? Агент ГПУ может заявиться к вам, г. адвокат, чтобы самым дружественным образом справиться о моем здоровье, а затем этот негодяй заявит на новом процессе, что через посредство адвоката Пюнтервольда он получил химически написанные террористические инструкции, которые он затем, разумеется, "из предосторожности", сжег. Чтоб украсить свои показания, он
6. Кто-нибудь скажет: после опыта 16-ти, которые все поплатились жизнью, никто не пойдет больше на такого рода сделку. Иллюзия! Процесс 16-ти не первый в своем роде и не последний. ГПУ не оставляет своим жертвам большого выбора. Упорствующим господа инквизиторы говорят: "Тех мы расстреляли, так как они были действительно террористами, но вы ведь не виновны, и вам нечего бояться..." И все идет дальше своим чередом.
Потому я и говорю: если сталинская клика совершила на дипломатическом пути некоторое тактическое отступление (ничего другого ей в данный момент и не оставалось), то только для того, чтоб тем лучше подготовить стратегическое наступление. В этом и состоит дерзкое предупреждение насчет "ответственности" норвежского правительства".
Я просил адвоката копию этого письма переслать правительству, другую копию вручить печати. Таким образом, я хотел хоть отчасти затруднить инсценировку новых амальгам. Но находчивое "социалистическое" (просят не забывать!) правительство конфисковало письмо по дороге к адвокату и не позволило ему даже снять копию для моего а,рхива. К счастью, у меня сохранился черновой набросок... Иногда я спрашиваю себя: кто играл за последние полгода в моей судьбе более отталкивающую роль: "вождь народов" Сталин или социалистический премьер Нигорсвольд?20 Не будем себе, однако, ломать голову над этим вопросом...
Инструкция мексиканскому консулу в Осло гласила: сообщить в дискретной форме Троцкому или его адвокату, что Троцкий может получить визу, если пожелает. Я заявил: немедленно и с благодарностью обращусь за визой, как только согласую с друзьями вопрос об условиях переезда. Правительство отказало в свидании с друзьями и получило визу само. Как? Об этом я узнаю только в Мексике. Но виза не действительна без моей подписи. Я дам ее, когда будут обеспечены мне и моей жене элементарные интересы при высадке. Мы не можем и не хотим очутиться на незнакомой нам пристани без друзей, без языка и вдобавок без денег (норвежское правительство не выдало нам наши деньги на руки, а обещало их переслать в Мексику). "Капитан сообщил обо всем этом нашему консулу в Тампико, - ответил офицер, - но в таком случае мы и вопрос о револьверах отложим до завтра". Он взял со стола револьверы и разорвал уже выданную мною расписку [в их получении]. Маленькая буря в стакане воды, вернее, последний всплеск бурь в Осло и в Sundby... Капитан (формулировал с моей помощью телеграмму в Тампико. Посмотрим, что принесет завтрашний ответ.
Из-за нездоровья пришлось прервать работу. Едем на Tampico. Положение с высадкой остается неопределенным. Об ответе норвежского консула нам ничего не говорят. В то же время танкер со вчерашнего вечера убавил ход, чтоб прибыть в Тампико не сегодня вечером, а завтра утром. Путь займет, следовательно, почти 21 сутки. При замедленном ходе танкер дрожит, точно от сдерживаемого нетерпения. Писать (трудно. Закончить работу придется уже на суше.
Только что приходил полицейский офицер. Правительство из Осло сообщает ему на основании американских газет, что из Соединенных Штатов прибывает в Мексику "один из друзей Троцкого, Новак[21], для принятия мер личной безопасности". От консула в Тампико получено пока лишь предложение прибыть не вечером, а утром. Полицейский выражает надежду, что все будет all right[22]... Воспользовавшись замедленным ходом судна, моряки спустили в воду большой крюк с мясной наживой для акулы.
Мы с женой выехали из Норвегии, после 4-месячного интернирования, на танкере "Руфь". Организация поездки принадлежала норвежским властям. Подготовка была произведена в совершенной тайне. Норвежское правительство, насколько я понимаю, опасалось, как бы танкер не стал жертвой моих политических противников. Путешествие продолжалось почти 20 дней. Танкер шел без всякого груза, если не считать 2 000 тонн морской воды. Погода нам чрезвычайно благоприятствовала. Со стороны капитана танкера и всего вообще экипажа мы не встречали ничего, кроме внимания и доброжелательности. Им всем моя жена и я выражаем здесь искреннюю благодарность. Во время пути я получил от американских агентств и газет радиограммы с просьбой ответить на ряд вопросов. Я не мог, к сожалению, выполнить этой просьбы, так как норвежское правительство, считая себя призванным охранять Соединенные Штаты и другие страны от моих идей, отказало мне в праве пользоваться радио танкера. Я не мог даже снестись с американскими друзьями по чисто практическим вопросам самой поездки. Для контроля нас сопровождал старший полицейский офицер. Из Норвегии мы увезли чувства искренней симпатии и уважения к норвежскому народу. Что касается так называемого социалистического норвежского правительства, то единственным объяснением его поведения является дипломатическое и коммерческое давление извне. Является ли этот факт оправданным, я здесь говорить не буду. Я надеюсь высказаться по этому вопросу вскоре с необходимой подробностью. Официальным мотивом моего интернирования явилась моя открытая литературная деятельность за пределами Норвегии, в частности и в особенности моя статья о французских делах в нью-йоркском еженедельнике Nation. Как это ни невероятно, но это так! Что касается моей жены, то она была интернирована даже без попытки объяснения.
Во время нашего заключения я особым исключительным законом лишен был права привлекать клеветников к судебной ответственности и вообще предпринимать какие бы то ни было шаги для опровержения чудовищных обвинений. К счастью, сын мой, Leon Sedoff, проживающий в Париже, успел выпустить за это время "Livre rouge sur proces de Moscou". Ha стр. 125 этой книжки собраны совершенно неопровержимые материалы для раскрытия московских фальсификаций.
Готовность мексиканского правительства предоставить нам право убежища мы встретили с тем большей благодарностью, что беспримерный образ действий норвежского правительства чрезвычайно затруднял получение визы в какой-либо другой стране. Мексиканское правительство может не сомневаться, что я ни в чем решительно не нарушу тех условий, которые мне поставлены и которые вполне совпадают с моими собственными намерениями: полное и абсолютное невмешательство в мексиканскую политику и столь же полное воздержание от каких бы то ни было актов, способных нарушить дружественные отношения Мексики с другими странами. Что касается моей литературной деятельности в мировой печати, всегда за моей подписью и ответственностью, то она нигде до сих пор не вызывала каких бы то ни было легальных -преследований. Не будет вызывать, надеюсь, и впредь.
За двадцать дней путешествия я привел в порядок те показания, какие я давал в течение четырех часов перед норвежским судом в качестве свидетеля по делу о ночном нападении группы норвежских фашистов на мои архивы (5 авг[уста] 1936 г.). Мои показания касались не только самого нападения, не только моей политической деятельности и причин и условий моего интернирования, но и московского процесса 16-ти (Зиновьев и др.) и выдвинутого против меня лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо. Я присоединил к этим показаниям, данным мною под судебной присягой, обширный комментарий, характеризующий подготовку последних московских процессов, личность главных подсудимых, методы извлечения добровольных признаний и т. д. Эта книжка, которая выйдет вскоре на разных языках[24], облегчит, как я надеюсь, широким кругам читателей понимание того, где именно следует искать преступников: на скамьях обвиняемых или на скамьях обвинителей. Я всемерно подчеркиваю выдвинутое выдающимися и безупречными деятелями политики, науки и искусства разных стран требование о создании международной следственной комиссии для рассмотрения всех материалов и данных относительно последних советских процессов. В распоряжение такой комиссии я охотно предоставлю свои обширные архивные материалы.
Что касается моих дальнейших планов, то пока я могу сказать о них немногое. Я хочу ближе познакомиться с Мексикой, вообще с Латинской Америкой, так как в этой области мои познания особенно недостаточны. Я намерен возобновить свои занятия испанским языком, прерванные свыше 20 лет тому назад. Из литературных задач на первом месте стоит окончание биографии Ленина: "болезнь, затем интернирование прервали эту работу на полтора года. В нынешнем году я надеюсь закончить ее[25].
Я покинул Европу, раздираемую ужасающими противоречиями и потрясаемую предчувствием новой войны. Этой всеобщей тревожностью объясняется возникновение бесчисленных панических и ложных слухов, распространяющихся по разным поводам, в том числе и по поводу меня. Мои враги искусно пользуются против меня этой атмосферой общей тревоги. Они продолжат, несомненно, свои усилия и в Новом Свете. На этот счет я не делаю себе никаких иллюзий. Моей защитой остается моя постоянная готовность представить общественному мнению открытый отчет о моих взглядах, планах и действиях. Я твердо надеюсь на беспристрастие и: объективность лучшей части печати Нового Света.
Рана еще слишком свежа, и мне трудно еще говорить, как о мертвом, о Льве Седове, который был мне не только сыном, но и лучшим другом. Но есть один вопрос, на который я обязан откликнуться немедленно: это вопрос о причинах его смерти. Должен сказать с самого начала, что в моем распоряжении нет никаких прямых данных, которые позволяли бы утверждать, что смерть Л. Седова есть дело рук ГПУ. В телеграммах, полученных моей женой и мною из Парижа от друзей, нет ничего больше того, что заключается в сообщениях телеграфных агентств. Но я хочу дать некоторые косвенные сведения, которые могут, однако, иметь серьезное значение для судебного следствия в Париже.