«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
Я написал рапорт командующему округа, где подробно изложил свои мытарства: «Отец — армянин, мать — немка, строевой командир, специалист по физической подготовке». В заключение я просил «либо использовать по специальности, либо отправить на фронт». Резолюция на моем рапорте была весьма оригинальной: «Если он русский — использовать по специальности, если немец — демобилизовать».
Меня вызвали в отдел кадров. Разговор был короткий:
— Вы русский?
— Нет, я армянин.
— Вы немец?
— Нет же! Я — армянин! У меня мать немка.
И меня в четвертый раз демобилизовали из армии!
На вопрос, куда
В военкомате Уштобе встретили меня радостно и тут же поручили отправлять мобилизованных новобранцев в Алма-Ату. Призывники томились у военкомата и никак не могли уехать. Работникам военкомата давно не присылали положенного довольствия, и мне вручили доверенность на получение причитающегося довольствия. Я взялся за эти хлопоты, выговорив себе в вознаграждение демобилизационное удостоверение с направлением в Тбилиси.
Отправить группу в 30 человек одновременно оказалось совершенно невозможно. Мы атаковали каждый поезд, но вагоны до отказа были забиты мешочниками и пассажирами. В конце одного из поездов было прицеплено два товарных вагона, в которых ехали мобилизованные. Нам с трудом удалось открыть их. Ехавшие в них призывники-казахи оказали нам яростное сопротивление. Когда мне все же удалось пробиться в вагон, обнаружилась страшная картина — в двухосном вагоне было человек сорок. Большинство лежали пластом, видимо больные. Два человека умерло, на трупы никто не обращал внимания. Как потом выяснилось, эти призывники нарочно ели мыло и табак, чтобы заболеть дизентерией и не попасть на фронт.
Начальник вокзала приказал отцепить эти вагоны с дезертирами и загнать их в тупик. Дальнейшая судьба этих несчастных мне неизвестна. Наконец с группой человек в десять я все же проник в пассажирский вагон, а остальным приказал по мере возможности ехать в Алма-Ату, где я буду ежедневно встречать их на вокзале. Дней за пять мне удалось выловить на алма-атинском вокзале и сдать в Республиканский военкомат 30 человек, именно то необходимое количество призывников, которое и было определено для мобилизации Каратальскому военкомату. Хотя многие из тех, кого я доставил в военкомат, были, конечно, из других районов, но не имели на руках никаких документов и были рады хоть куда-нибудь определиться.
В республиканском райвоенкомате мне, выполнившему мобилизационный план, выдали полностью довольствие для наших уштобских старичков-лейтенантов, а они на радостях, превысив свои полномочия, выдали мне предписание — следовать в Тбилиси для дальнейшего прохождения службы.
Я предполагал навсегда расстаться со своей женой, однако ее слезные просьбы, и всегда достойная и самоотверженная Анна Васильевна, попросившая вывезти их в Россию, побудили меня помочь им. Я вписал на оборотной стороне командировочного предписания «с ним следуют жена имярек и теща», мои старички поставили свою печать и на обороте, и мы в начале 1944 года покинули Уштобе, где прожили в трудах и заботах 15 месяцев и похоронили нашего сына Мишеньку.
В Закфронте (так именовался округ) начальник физподготовки был мой сокурсник Володя Фламин. Он очень обрадовался встрече и обещал направить меня начальником физподготовки дивизии. Однако отдел кадров решил иначе. Там быстро смекнули, что Каратальский военкомат не имел права направлять меня «для прохождения дальнейшей службы» куда бы то ни было, и мне было предложено за свой счет возвратиться в Уштобе.
Однако свет не без добрых людей, и по решению Тбилисского горвоенкомата меня поставили на учет как офицера запаса по военкомату района имени Берии.
Федор Афанасьевич Схиртладзе — чудесный, интеллигентный человек, единственный из всей последующей плеяды председателей Комитета физкультуры имевший специальное образование (последующие шесть или семь председателей были выкормыши комсомола и административной системы), встретил меня очень приветливо и тут же направил на должность начальника военной кафедры, а мою жену Сашу преподавателем на кафедру легкой атлетики института физкультуры.
Был февраль 1944 года. Война продолжалась уже на территории Восточной Европы и, пожалуй, «моя война», проведенная в ссылке в Уштобе и в скитаниях по тылам, на этом могла бы закончиться. Но кончилась она, как и для всех 9 мая 1945 года. Этот счастливый для всего человечества день был для меня омрачен страшным известием. Именно в этот день я узнал, что мать моя умерла в ссылке в год ее ареста, а мой брат Миша погиб под Найдамом (Гдыней) на фронте 17 апреля 1945 года, во время артналета от осколочного ранения в голову.
Много позже меня вызвал военком и заявил, что я дезертир, так как он не смог нигде найти приказа о моей демобилизации. Слава богу, этот приказ чудом сохранился в архивах Северокавказского военного округа.
Глава 10
ВОЗВРАЩЕНИЕ
«Где нет попятим о чести, там, конечно, остается искать одних выгод».
Институт физкультуры, в котором мы вместе с женой начали работать, располагался в Ортачалах, на левом берегу Куры, и занимал четыре здания: бывшая макаронная фабрика была переоборудована в гимнастический зал, трехэтажный дом был превращен в общежитие для немногочисленных студентов, в одноэтажном здании расположилась военная кафедра, а в здании вычурной постройки, бывшем особняке владельца фабрики Петросова, размещалась администрация, залы фехтования, борьбы, кафедра анатомии и одна аудитория.
В чердачной мансарде моей семье была выделена небольшая комната, и мы стали жить при институте.
Для занятий легкой атлетикой использовался примыкавший к территории института островок.
Директором института был хороший парень, жуликоватый, энергичный и женолюбивый молодой человек Гуло Хоштария. Немногочисленный коллектив преподавателей состоял в основном из бывших спортсменов и хорошо между собой ладил. Учебный процесс протекал ни шатко, ни валко, самой же главной проблемой, как и сегодня, был вопрос пропитания.
Я с увлечением принялся за организацию военной кафедры — вошел в контакт с коллективом и студентами. Получил в военкомате учебное оружие и даже наладил караульную службу с вечерним разводом и караульным помещением. Однако мои караульные, вместо того чтобы охранять посты, за ночь успевали распилить на дрова две-три парты и утром продавали их в виде связок дров на Авлабарском базаре. Некоторые приезжие студентки ради пропитания занимались древнейшей профессией, и когда они опаздывали, наш караул не пропускал их в общежитие без взимания плотской дани.