«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
Всеобщий обман. Все весело входят в роли, чтобы «обмануть» кого-то за границей, показать какая у нас отличная демократия и великолепная «советская» жизнь. Много тематических подборок такого рода тиражировалось и отправлялось за рубеж.
Кто этому верит? Кого мы там обманываем?
Чтобы очаровывать иностранных гостей, их, как правило, отвозили в Цинандали — бывшее имение князя и поэта Александра Чавчавадзе. Лет двести тому назад войска Шамиля выкрали семью Чавчавадзе, запросили выкуп в 50 тысяч серебром, а также потребовали возвратить из Петербурга в горы сына Шамиля, который стал
Неподалеку от этого имения расположен винный завод, посещение которого являлось непременным в программе экскурсии. Огромные чаны высотой метра три. Вокруг них, на высоте примерно одного метра от верхнего края, положены мостки. Гости проходят в сопровождении винодела по этим мосткам с дегустационными стаканами в руках и пробуют содержимое чанов. В первом — сладкое сусло, только начинающее бродить, во втором — сладкое, как будто газированное, молодое вино — мачари, дальше следует все более и более перебродивший виноградный сок с еще изрядной сахаристостью.
Гости с удовольствием пробуют. Хмельной воздух сам по себе пьянит непривычного человека… Когда делегация, уже изрядно подвыпившая, выходит на свежий воздух, винодел осведомляется, какое из опробованных вин посетители предпочитают пить.
Французы, которых я сопровождаю, пожимая плечами, переглядываются: «Как, еще пить?»
Прогулка по роскошному декоративному парку возбуждает аппетит. Вид стола, заваленного гастрономическими деликатесами: икрой, вареной рыбой «цоцхали», разделанными вареными курами, жареным поросенком, массой зелени, помидорами, соленьями, острыми подливками, — еще в большей мере возбуждает аппетит.
Восточная Грузия не столь изощрена в разнообразии кулинарных чудес, как западная. Но по количеству выпиваемого вина ее жителям нет равных. Не отстают они и в количестве поглощаемой пищи.
Поначалу гостей обносят горячим хачапури и предлагают для аппетита рюмку-другую марочного коньяка. И пошло, поехало.
Порядок тостов тот же, но речи несколько пространнее. Однако значимость первых тостов столь велика, что никто не оставляет в стакане ни капли: кто же осмелится не осушить бокал за Сталина, Берию, Политбюро или Кандида?
Море разливанное потрясает расчетливых и скаредных французов. Появляется специально привезенный по этому случаю хор. Звучат кахетинские песни «Мравалжамиер» (многие лета), «Замтари» (зима)…
Танцуют молодые люди из хореографического ансамбля.
Из огромного двухлитрового рога пьет вино специально приглашенный для этого человек. Другой — поднимает зубами сервированный на 4-х человек столик.
Поздно, часов в 10–11 вечера, пьяных и довольных гостей рассаживают в автобусы и везут в Тбилиси.
У гостей, конечно, остаются неизгладимые впечатления и полная уверенность, что в Грузии коммунизм уже построен.
Сдавая фотографии, я, как и все сопровождающие сотрудники ГОКСа, должен подробно написать, кто с кем и о чем говорил.
Как-то меня пригласил директор картинной галереи. Он просил сфотографировать указанные им виды города. С негативов при помощи эпидиаскопа директор рисовал офорты. Галерея ремонтировалась.
Когда мы выходили, маляр подошел к нему и, показывая несколько покрашенных кусков фанеры, спросил, каким колером красить колонны и каким стены фасада. Директор указал ему. Маляр попросил расписаться на этих крашеных кусках. «Сейчас вернусь и распишусь», — сказал директор. Мы ушли, и в дороге я спросил его, почему он не расписался сразу. «Вы знаете, — ответил он. — здание на главном проспекте. Вдруг какому-то секретарю этот цвет не понравится, и у меня могут быть неприятности… А маляры не будут стоять зря. Они уже, наверное, красят…» «Вот перестраховщик», — подумал я тогда.
С тех пор прошло десять лет. В 1958 году отмечалось 1500-летие Тбилиси. На празднование ожидался приезд Хрущева. Главные события должны были происходить на стадионе «Локомотив» (стадион «Динамо» капитально ремонтировался), который для этой цели подновлялся. Я был заведующим кафедрой борьбы института физкультуры, и мне поручили подготовить один из номеров программы — «грузинскую борьбу». Директором стадиона был мой хороший знакомый. Он пригласил художников для консультации по поводу украшения стадиона. Когда красился потолок главной ложи в густой голубой цвет, на стадион в сопровождении целой свиты приехал первый секретарь города. Он стремительно вошел в ложу и вдруг поднял крик по поводу цвета.
— Кто выбрал этот цвет?! — с негодованием вопил он.
Директор отвечал, что идея принадлежит художнику А.
— У него тоже, оказывается, есть вкус, — под общий смех своих спутников сказал первый секретарь и велел немедленно перекрасить потолок правительственной ложи и уехал.
Маляр, выполнявший работу, сказал директору, что, во-первых, надо закончить окраску, так как какой бы краской сейчас не перекрашивать, голубой фон все равно будет просвечивать. А во-вторых, единственное, что можно класть поверх голубой краски — темный беж или шоколадно-коричневый.
Директор стадиона не решился беспокоить первого секретаря и позвонил второму секретарю, который присутствовал при распоряжении, и уточнил — в какой же все-таки цвет велел перекрашивать первый секретарь.
— Делай, как тебе приказали! — обругал тот директора и бросил трубку.
Делать было нечего, и потолок ложи принял мрачный коричневый колорит.
В это время на стадион приехал первый секретарь ЦК КП Грузии Василий Павлович Мжаванадзе. Он осведомился, успевают ли подготовить стадион к сроку, и уехал, довольный положительным ответом.
К вечеру вновь примчался первый секретарь Тбилиси со своей свитой. В ложу прибежал второй секретарь (который ругался по телефону) и стал вопить:
— Что вы наделали, что это за цвет, какой идиот его придумал? Тут директор стадиона понял, что он пропал. В это время маляр, который докрашивал потолок, будто про себя негромко произнес:
— Мжаванадзе понравилось, а другим не нравится…
— Василий Павлович был здесь? — воскликнул второй.
— Да, — сказал директор, — ему понравилось! В этот момент в ложу поднялся первый и, в свою очередь, стал ругать директора по поводу мрачной окраски. Тотчас (все развивается молниеносно) второй ему шепнул: