Дни боевые
Шрифт:
В эти тяжелые минуты, используя небольшое затишье, я решил побывать среди защитников гребня. Оставив на своем НП полковника Муфеля, я проскочил на машине в Днепровокаменку, а оттуда поднялся по северному скату на перегиб, где начинались плато с пятью курганами, за которое и шел бой.
Здесь на перегибе, рядом с обрывистым оврагом, размещались врезанные в небольшой курганчик наблюдательные пункты Буслаева и командира нашего левофлангового 19-го гвардейского воздушнодесантного полка полковника Гринева.
– Как дела?
–
– Тяжеловато. Отбили три атаки. Совсем выдыхаемся.
– Курганы удерживаете?
– Два северных еще у нас, а три южных занял противник.
Мы выбрались из щели и по ходу сообщения поднялись на вершину кургана.
Передний край, занимаемый нашей пехотой, проходил в 300 метрах южнее НП. Там же, в непосредственой близости, зарылась и остановленная огнем пехота противника.
Вражеские танки прорывались через наш передний край, подходили почти вплотную к НП, но каждый раз вынуждены были возвращаться обратно. Они не рисковали отрываться от своей пехоты. Атаки противника не прошли для него бесследно: семь его танков остались на поле боя.
Вдоль гребня тянулась полоса лесной посадки, которая делила плато на две части и закрывала всю ее правую половину, обращенную к Калужино.
С наблюдательного пункта не было видно ни трех южных курганов, ни того, что делалось там.
Влево, метрах в двухстах, начиналась глубокая и широкая балка, поросшая кустарником. Она тянулась в сторону противника.
– Где ваш стык?
– спросил я у Буслаева и у командира полка.
– У балки, - показал мне рукой Буслаев.
– Разрыв между флангами есть?
– Есть, небольшой.
– А где батальон Переверстова?
– обратился я к командиру полка.
– Не знаю. У меня его нет, - неуверенно ответил он и посмотрел на Буслаева.
– О каком батальоне вы спрашиваете?
– переспросил Буслаев.
– О том, который выдвинулся сюда ночью для обеспечения стыка.
– Я о нем ничего не знаю, - сказал Буслаев.
– А вы ночью ничего не слышали?
– спросил я у офицеров.
– Да нет как будто, - ответили они, посматривая друг на друга.
– Перед рассветом вот тут, в балке, вспыхнула было стрельба, но она быстро прекратилась, - вспомнил командир полка.
– Там действовала наша разведка, И я этой стрельбе не придал значения,
После разговора с командиром полка и Буслаевым у меня зародилось сомнение - выслал ли на самом деле командир дивизии Переверстова или только доложил мне об этом? Выяснить надо было у генерала Иванова.
Подтвердив командиру полка и Буслаеву их задачи - во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж, я уехал.
Вскоре противник предпринял новую атаку. Теперь его главный удар перемостился на север, на Днепровокаменку, откуда я только что прибыл. Вновь загрохотало, и все плато заволоклось облаком разрывов, дыма и пыли.
На этот раз противнику удалось смять передний край, очистить северную часть гребня с двумя курганами и выйти на перегиб, где начинался скат к Днепровокаменке. Несколько "тигров" прорвалось на окраину населенного пункта, и только заградительный огонь артиллерии, в том числе и гаубичных батарей, спешно выдвинутых на прямую наводку, вынудил их отойти обратно. Вражеская пехота, ослабленная большими потерями, особой активности не проявила и поддержать прорыв своих танков не смогла.
И все-таки над нами нависла страшная угроза. От мысли, что противник может сбросить нас с бугров, прорваться к плавням и сорвать замыслы нашего командования, сжималось сердце. Этого нельзя было допустить.
Вечером, попросив у Даниленко выслать в Днепровокаменку его резерв сто человек учебного батальона, я выехал вместе с Муфелем на НП Иванова. Надо было принимать срочные меры.
Гвардейская воздушнодесантная дивизия Иванова к концу дня оказалась в очень тяжелом положении. Почти вся ее пехота осталась на гребне, захваченном противником. Часть людей погибла там, часть продолжала бороться в небольших опорных пунктах вокруг курганов.
Натиск сдерживался теперь артиллеристами, связистами, саперами и офицерами штабов. Передний край проходил по скатам гребня на непосредственных подступах к Калужино и Днепровокаменке.
С наступлением темноты надо было если не восстановить, то хотя бы улучшить свое положение, привести оставшиеся подразделения в порядок, усилить их и наладить управление.
Генерала Иванова мы с Муфелем застали в песчаном карьере на северной окраине Днепровокаменки. Он настолько был подавлен неуспехами, что я с трудом узнал его.
– Да, была дивизия и нет ее, - произнес он задумчиво.
– Ну, положение у вас не такое уж плохое, - пытаясь успокоить Иванова, сказал Муфель.
– Противник ведь не прорвался? А вашими артиллеристами мы просто восхищены - не люди, а золото.
– Да и не только артиллеристы!
– поддержал я своего командующего артиллерией.
– Прекрасно действовали стрелки и пулеметчики. За проявленную стойкость, мужество и отвагу передайте полкам мою благодарность.
– Спасибо!
– сразу оживился Иванов.
– Действительно, люди сегодня были крепче стали. Благодарность я передам!
– А что слышно о Переверстове?
– спросил я.
– Пропал и не можем найти, - развел Иванов руками.
– И куда он мог деваться? Не иголка - целый батальон, а найти не можем. Ума не приложу.
– А остальные комбаты живы?
– Командиры полков живы, а о комбатах сведений нет. Скоро должны подойти офицеры штаба с докладами.
На пути к дому, в котором жил Иванов, нас догнал майор Кравченко начальник оперативного отдела штаба дивизии. Он едва держался на ногах от усталости, но бодро доложил комдиву, что задание его выполнено.