Дни нашей жизни

Кетлинская Вера Казимировна

Он позвонил Ефиму Кузьмичу и, как только Ефим Кузьмич пришел, закрыл дверь на ключ:

— А теперь давайте поговорим напрямик.

Весть о возвращении Диденко дошла до директора в начале дня, и Немиров усмехнулся, узнав, что парт­орг сразу помчался в турбинный, — вот неспокойная ду­ша, два дня не был, и уже боится — не завалился ли без него цех.

Вскоре позвонил сам Диденко:

— Приветствую, Григорий Петрович! Я тут погово­рю с народом, а потом к вам, хорошо?

—

Одно из двух, — сказал Немиров, — или ты в один день всего добился, или в один день понял, что ничего не добьешься.

— В Москве-то не добьешься? Конечно, помогли! И еще как помогли! — оживленно ответил Диденко. — Приду, все расскажу.

Но когда через час Немиров сам позвонил в турбинный цех, Любимов сквозь зубы ответил:

— Был и только что ушел, Григорий Петрович. Ку­да — не знаю.

Еще через полчаса Немиров, рассердившись, прика­зал секретарше разыскать парторга немедленно, где бы он ни был.

Секретарша позвонила Ефиму Кузьмичу, тот ска­зал, что Диденко где-то в цехе, а через минуту сооб­щил: нет, уже ушел, говорят, в фасоннолитейный.

Начальник фасоннолитейного сказал, что парторга не было, а потом поправился: оказывается, заходил, бе­седовал с комсомольцами из контрольного поста.

Немиров стоял рядом с секретаршей — найти хоть под землей! Телефонистка трезвонила по всем телефо­нам подряд, передавая секретарше сообщения заводских абонентов: недавно был, но ушел в термический... у на­чальника нет, в комсомольском бюро... только что ушел... в инструментальном, вызвал Фетисова и ходит с ним по аллее возле цеха взад и вперед...

Немиров уже хотел послать кого-нибудь на аллею, когда появился сияющий, оживленный и немного вино­ватый Диденко.

— Понимаешь, задержался, ты уж извини, Григо­рий Петрович, я не думал, что ты меня ждешь! — гово­рил он, проходя с директором в кабинет. — Я там Кузьмича с Любимовым подкрутил малость. Потом с Воловиком разобрался... А какое хорошее дело комсо­мольцы затеяли, а? Я кое с кем из этих контрольных постов побеседовал, золотые ребята, вцепятся — будь здоров, придется пошевеливаться!

Немиров ничего не знал о комсомольском начинании и, как показалось Диденко, не придал ему должного значения.

— Ты лучше расскажи, что в Москве и почему ты так неожиданно сорвался и прилетел?

— Даже не знаю, как сказать... Понял, что главная работа — тут, на заводе, и не надо терять ни одного ча­са. Что важнее поговорить на месте с заводами-постав­щиками, поднять там людей, добиться, чтобы они захо­тели нам помочь... Григорий Петрович, дорогой, по­едемте сейчас вместе к Саганскому и Волгину!

— Я и сам собирался, только тебя ждал, — недоволь­но сказал Немиров. — В общем, если сказать без обиня­ков, ничего добиться не удалось, да?

— Ну, как же ничего? Мне кажется — многого!

Он

стал рассказывать, сбивчиво и нетерпеливо. Са­мым главным итогом поездки для него лично было то настроение уверенности и бодрости, какое у него созда­лось во время беседы в ЦК. Но как передать это на­строение директору, который слушает скептически и все старается извлечь что-либо конкретное, вещественное?

— Значит, станки все-таки обещали поторопить?.. А когда? Что именно он сказал?

В середине разговора Диденко поглядел на часы, извинился и взялся за телефон. Нежно улыбнувшись гомону детских голосов, ворвавшихся в трубку, он по­просил позвать Екатерину Игнатьевну.

— Катюша, это я! — закричал он, услыхав голос жены. Когда он звонил ей в школу, он всегда кричал: ему казалось, что иначе она и не услышит.

— Коля, ты? Откуда ты говоришь? — удивилась она. Чувствовалось, что она обрадовалась, хотя голос был не домашний, а тот, другой, каким она всегда говорила в школе.

— Что Гаврюшка? Здоров?

— Ну конечно, здоров и вчера разбил стекло на ча­сах.

Чувствовалось, что она улыбается, — должно быть, вспомнила забавные подробности этого происшествия.

— Как Москва? — через минуту спрашивала она; гомон утих, и он понял, что ее семиклассники стоят ря­дом и прислушиваются. — Тут интересуются, видел ли ты стройку нового университета.

— Видел, Катюша. Съездил туда между делами, но не повезло: туман был. Задрал голову, до шестнадцато­го этажа досчитал, а дальше не видно, — в облака ушел.

— В облака? — удивилась Катя и тут же начала пересказывать его слова тем, кто стоял рядом, но в телефонную трубку донеслось дребезжание звонка, и они наскоро простились, — Катя заспешила в класс.

Немиров слушал с улыбкой дружеского сочувствия: как это знакомо! Обрадовалась и побежала по своим делам...

— А теперь, Григорий Петрович, давай-ка поедем навестить твою жену! — сказал Диденко. — По дороге все и расскажу. Постановления постановлениями, а прежде всего — взаимное понимание, чтобы по охоте взялись...

— Но постановление все-таки обещали? — уже вы­ходя к машине, спросил Немиров.

— Обещали, — неохотно ответил Диденко и, помол­чав, сказал: — Нам надо здорово перестроиться, Григо­рий Петрович. До конца поверить в собственные силы. А то мы все на дядю надеемся!

Такая уж была у Диденко привычка: упрекая в чем-либо директора, он всегда говорил «мы».

Саганский принял их пышно. Все у него было пред­ставительно: громадный кабинет с массивной резной мебелью и коврами, строгая секретарша, коробка самых дорогих папирос на столе, — для гостей, так как сам Са­ганский курил только «Звёздочку», уверяя, что от других папирос на него нападает кашель.