До ее смерти осталось сто дней
Шрифт:
– Оставаться здесь в канун Рождества, - пояснил Рон.
– Мы переживаем о тебе, Герми. Я и Гарри.
– Ох, Рон… Я не самоубийца и не собираюсь нарочно рисковать собственной жизнью. Но и спасаться так, вслепую… Не хочу. Мне кажется, что знать о собственной судьбе я уж точно имею право. Может, впереди меня ждет что-то хуже смерти, как знать?
– Значит, нужно расколоть Дамблдора, - тяжело вздохнув, заключил Рон. Они оба осознавали, насколько это нереально. Но пока у них не было других идей.
– Ты еще ни разу не поцеловал
Рон все же поцеловал ее. Его ладонь осторожно легла на затылок Грейнджер, дыхание обожгло кожу, а потом его губы - теперь уже умелые губы!
– накрыли ее удивленно приоткрывшийся рот. Если бы Гермиона верила, что сможет сохранить эти отношения, она бы спросила его, где и с кем он научился так целоваться. Возможно, устроила бы скандал. Но она понимала, что этот поцелуй - последний. И пользовалась этим, чтобы понять - понять, испытывает ли она те же самые эмоции от чужих, не малфоевских губ.
Гермиона ответила на поцелуй. Со всей исследовательской решимостью, на которую была способна. Она приоткрыла рот, позволяя Рону углубить поцелуй, обняла его за плечи. Квиддич явно пошел ему на пользу - мышцы под ее пальцами были твердые.
Рон был нежным и целоваться с ним оказалось приятно. Но чего-то все равно не хватало или - быть может - Гермионе просто казалось так.
Когда Рон наконец-то отстранился, Грейнджер улыбнулась ему и ласково провела костяшками пальцев по его щеке. Было в этом жесте что-то тоскливое и тревожное, потому что Рон нахмурился, перехватил ее руку за запястье.
– Герми…
– Я не хочу тебя терять, Рон, - перебила его Гермиона. Она была спокойна, пульс под пальцами Рона бился размеренно.
– Ты и Гарри - мои лучшие друзья. Но наши с тобой отношения… Мне кажется, мы поторопились или просто спутали дружеские чувства с чем-то другим.
Рон долго молчал, Гермиона не торопила его. Впервые за последние сутки между ними пропала неловкость и молчание было уютным.
– Я не люблю Лаванду, - зачем-то признался Рон.
– Но ведь она нравится тебе?
– Да… Нет… Наверное. Я не знаю, Гермиона! Тебя не было, а она… Ну, после моей первой игры…
– Не объясняй, - предупреждающе подняв руку, попросила Гермиона. Она не ревновала, нет, но была уязвлена. Кому понравится знать, что он заменим?
– Я никогда не хотел сделать тебе больно, - виновато пробормотал Рон.
– Я знаю.
Гермиона верила ему. Рон Уизли - большой ребенок - не лгал ей. А если бы и лгал, то чем же она лучше? Он хотя бы не закрутил роман с врагом.
– Пойдем? Нужно еще с Гарри поговорить, может, он что-то придумал.
– Иди, я скоро, - Гермиона ободряюще потрепала Рона по плечу и улыбнулась. Он в ответ не улыбнулся, но кивнул и послушно побрел по коридору, слегка ссутулившись.
Ничего, все пройдет. Они снова научатся шутить, бороться плечом к плечу, радоваться совместным и личным победам и поддерживать в моменты разочарований - снова станут хорошими друзьями. А отношения эти забудутся, канут в реку Времени, будто их и не было. И пускай у них не будет дюжины рыжеволосых детишек и шумных праздников - Гермиона знала, что поступила верно.
Она не помнила, сколько просидела вот так - минуту или целый час. За окном медленно текла зимняя ночь, и Гермионе вдруг непреодолимо захотелось выйти наружу - дышать морозным воздухом, глядеть на чернильное небо и не думать ни о чем, не бояться ничего… Но она была в Хогвартсе и ее ограничивали правила. Какая жизненная ирония: нигде она не могла познать свободы. В Малфой-Мэноре ее сдерживал страх, здесь - школьный устав. И даже дома от любых глупостей ее ограждала забота родителей, их вера в нее.
Родители… Гермиона не позволяла себе думать о них. По легенде она, как лучшая ученица Хогвартса, уехала на несколько месяцев в другую магическую школу и не могла им писать. Как же легко было обмануть магглов… Они ею гордились, а Гермиона считала, что поступает, как хорошая дочь, потому что бережет их от лишних тревог. А теперь ей вдруг подумалось, что если она умрет, то даже не попрощается, не скажет им в последний раз, насколько сильно любит их. Нужно было написать им - как можно скорее. Пока у нее еще есть время…
– Что, Грейнджер, нашла уголок, где можно пореветь?
Гермиона вздрогнула, но тут же расслабилась: она ведь ждала этого разговора. Надеялась на него. И этот ехидный малфоевский тон был уже так привычен и ожидаем, что не мог ни обидеть, ни напугать.
– Малфой, неужто в огромном Хогвартсе ты не нашел другого места и других людей для общения. Удивительно.
– Не язви, Грейнджер. Тебе не идет. Ну, давай, говори!
– Что тебе сказать, Малфой?
– склонив голову к плечу, поинтересовалась Гермиона. Как же хорошо, что в этом уголке было темно: по лицу Грейнджер ничего не получалось прочитать. Разве что лихорадочно блестящие глаза выдавали ее волнение, которое все увеличивалось - с каждым шагом Малфоя, который медленно приближался к ее убежищу.
– Что ты делаешь здесь? Не смогла и дня без меня прожить?
– Не льсти себе, - фыркнула Гермиона.
– А все-таки?
– уже серьезно спросил Драко - в его голосе послышались раздраженные нотки. Мерлин, да он, оказывается, был зол! Пытался скрыть свою ярость за сарказмом и издевками, но Гермиона все равно ощущала его эмоции - кожей чувствовала.
– Я решила вернуться, потому что мне надоело жить в неведении, - пожав плечами, ответила Гермиона.
– Такой ответ тебя устраивает?