До ее смерти осталось сто дней

Mia_Levis

— Ну, и что? — запальчиво воскликнул он. — Мама, разве нам обязательно быть с Темным Лордом? Неужто нам нельзя просто оставаться в стороне?

— О чем ты, сын? — грустно улыбнулась Нарцисса. — Посмотри на нас, на наши руки. На них метки и кровь. Никто не даст нам жить. Скрываться, оглядываться, бояться каждое мгновение — возможно. Но не жить… Если даже твоя Грейнджер посчитала тебя виновным в смерти Дамблдора и других ее друзей.

— Нет, она не могла.

— Но она сделала это, Драко! — закричала Нарцисса. Голос ее отдался от стен, разнесся по комнате, многократно усиленный, заставляя Малфоя поморщиться. Это было так непохоже на его хладнокровную, всегда аристократически сдержанную

мать. — Она выбрала другую сторону, потому что никто не выбирает сторону проигравших, слышишь? И тебя на той стороне не ждут, сынок. Им плевать, кого ты любишь, кого защищал или сколько тебе лет. Ты — Пожиратель, ты сын Люциуса Малфоя, смерть которого они празднуют…

С этими словами Нарцисса швырнула ему на колени сегодняшний номер «Ежедневного Пророка», на который он даже не обратил внимания. Заголовок на главной полосе кричаще гласил: «Тот-Кого-Нельзя-Называть лишился Правой руки» и было изображена колдография Люциуса времен судебного процесса. На ней он был уставшим, но все таким же гордо держащим голову, с презрительно поджатыми губами — истинный Малфой!

«Эта нелепая метафора наверняка принадлежит перу Скитер», — отрешенно подумал Драко, все еще не понимая, отказываясь понимать. Он знал, что стоит ему только впустить эту информацию в разум, как она тут же уничтожит его, лишит рассудка. Но правду было не удержать: она, будто приливная волна, сметала все на своем пути — жуткая, болезненная правда.

— Они ничего не пишут про тело, Драко. Я никогда не узнаю, где он, — прошептала Нарцисса, бессильно утыкаясь лбом в колени. Плечи ее задрожали — сначала редко, а потом все чаще и чаще, и рыдания наконец-то вырвались из груди.

— Мама, — прошептал Драко. Он подошел к ней и рухнул на пол у ее ног. Пальцы его мелко дрожали, когда он погладил ее по волосам. Он думал, что принять метку — это конец света? Ну, так получай, Малфой! Принимай щедроты судьбы, держи карманы пошире — она еще побалует тебя милостями, отнимет все, что ты когда-то имел. Отца, Грейнджер, дом, школу, будущее, честь, мечты и надежды — и теперь выживай, Драко! А не можешь… Ну, так сдайся, кому какое дело?

— Мы уедем, Драко, — будто прочитав его последние мысли, Нарцисса подняла голову, взглянула на него покрасневшими, словно безумными глазами, и со сверхъестественной силой сжала его руку. — Я уже договорилась, слышишь? Мы поедем во Францию, на побережье. Начнем все сначала, как будто и не было этой проклятой войны.

Драко ничего не ответил. Что он мог сказать? Сломать последнюю материнскую надежду, за которую она цеплялась в какой-то почти предсмертной агонии? Пускай он не верил, что можно начать заново — как выстроить хоть что-то, когда весь фундамент твоей жизни выкорчеван подчистую? Но эти мысли он будет держать при себе. Поэтому он молча кивнул и, как в детстве, которое сейчас казалось таким далеким, положил голову на мамины колени, позволяя ей рассеяно перебирать его волосы.

***

Драко осознал, что пришло лето, когда на календаре было уже десятое июня. За последние полгода это было для него привычно — он выпадал из реальности, случалось, на целые недели, то бездумно таращась в окно, которое здесь было зарешечено, будто в темнице, то водя глазами сотни и сотни раз по одной и той же строчке, не понимая смысла, то сидя на побережье и наблюдая за крикливыми чайками. Мама сначала дергала его постоянно — заставляла гулять, следила, чтобы он питался и принимал зелья, которые ему после ранения приготовил Снейп. Она пыталась сделать этот дом жилым — собственноручно расставляла цветы и дорогие безделушки, которые забрала из Мэнора. Но это не могло сделать жилище родным — замена всегда остается всего лишь заменой.

Но потом Нарцисса все чаще начала и сама словно погружаться в трясину — сидела в комнате целыми днями, а потом, по ночам, бродила по дому, словно сомнамбула. Драко знал, что ему необходимо стать главой семьи, позаботиться о матери, которую смерть Люциуса сломала и, — видит Мерлин! — Драко пытался. Он приходил к маме, и они разговаривали, но беседы их напоминали костер под пронизывающим ветром — чадит, колеблется, а пламени нет. О чем им было говорить? О неопределенном будущем или жутком прошлом? И вскоре Драко сдался. Он убедил себя, что им обоим необходимо время — побыть в одиночестве, залечить глубокие раны. Если бы он только знал, какой трагедией обернется это его равнодушие к маминой судьбе, его неспособность справиться с бедой и помочь справиться ей…

Иногда он вспоминал Грейнджер. Как там она? Сюда новости не долетали — мать сознательно отказалась от каких-либо связей, чтобы не выдавать их расположение. Переписываться она продолжала только со Снейпом, и когда Драко спросил, как она может доверять ему, раз считает предателем, то Нарцисса лишь пожала плечами и сказала, что ошиблась. Правда это была, или мать просто решила закрыть на все глаза, чтобы и в дальнейшем рассчитывать на поддержку Северуса — Драко не знал и узнавать не стремился. Если он начинал думать об этом, предполагать, что их с Грейнджер судьбы оказались изломаны лишь по прихоти Дамблдора, которому нужно было воплотить свой план любой ценой, то испытывал такую ярость, что, будь Дамблдор еще жив, его рука не дрогнула, и он бы убил его. Он ведь даже не использовал их, а просто убрал с пути, отмахнулся, будто от досадной, надоедливой мошкары.

Бывало Драко просыпался по ночам, чувствуя легкое покалывание в метке. Волдеморт был жив, собирался с силами, а значит ничего еще не закончилось, но пока он не призывал их. А если все же призовет? Это всего лишь вопрос времени — и тогда, возможно, Драко вновь увидит Гермиону. Она будет по другую сторону, в центре сражения — так, как и хотела, как это было им предначертано изначально. Они обманули судьбу на несколько месяцев, но она вновь вернула все к истокам, посмеявшись над глупыми надеждами и мечтами.

Сегодня было десятое июня. Воздух был жарким и сухим, пах солью. Драко вдохнул его полной грудью, позволяя ветру беспорядочно путать волосы. Иногда желание вернуться домой было непреодолимым, все его существо тянулось в родной Мэнор. Но за спиной маячил дом, где его ждала испуганная, сломанная мать. Кто бы мог подумать, что она не справится? Такая сильная и мудрая — а все же сдалась, перешла через свой собственный предел. Вот и сейчас Драко с тяжелым вздохом направился назад — смеркалось, скоро ужин. Мама сегодня ничего не ела — она вообще не выходила из своей комнаты и домовикам строго-настрого запретила входить в ее спальню без разрешения. Нужно было заставить поесть ее хотя бы сейчас. Она и так совсем исхудала, кожа ее стала напоминать пергамент, а возле рта залегли глубокие морщины. Ей бы гулять чаще, а то сидит в четырех стенах. Да и сам Драко в последнее время почти не уделяет ей внимания…

В этих тягостных мыслях Малфой находился все время, пока не дошел до маминой спальни. Он постучал, подождал немного, постучал вновь. Не могла же она лечь так рано? Тревожное предчувствие шевельнулось внутри — сначала робко, а потом все смелее и увереннее поднимая свою уродливую голову.

Драко пришлось открыть дверь заклятием. Когда он вошел, Нарцисса лежала на кровати — волосы аккуратно причесаны, бледные руки сложены на груди. Она была такой же красивой, умиротворенной, как и в былые времена, когда был жив Люциус, когда у них была счастливая семья и надежды на будущее.