До конца времен
Шрифт:
Сегодня здесь должно было начаться строительство нового дома, на которое съезжались целыми семьями. Женщины аманитской [23] общины заранее наготовили еды, чтобы кормить строителей во время работы. Младшие дети будут играть на поляне (но так, чтобы не путаться под ногами), девочки постарше – помогать матерям с провизией, а юноши – работать наравне с отцами и взрослыми братьями. Строительство дома всегда было для общины праздником, в котором участвовали все ее члены, так что никто не сомневался – к вечеру у нуждающейся семьи появится новое жилище или, во всяком случае, его стены и крыша. На второй день обычно вставляли окна, настилали полы, прокладывали примитивный водопровод и устанавливали баллоны с пропаном, чтобы обеспечить освещение и обогрев нового дома, поскольку ни о каком электричестве не могло быть и речи.
23
Аманиты (они же амиши) – религиозная секта, зародившаяся как
Не тратя времени даром, мужчины взялись за дело, и над поляной запахло свежими стружками. Стучали топоры, визжали пилы, плотники то и дело перекликались между собой, кто-то запел религиозный гимн. На кострах разогревались привезенные блюда, и уже к середине утра на длинных столах выстроились деревянные и глиняные миски с простой, но обильной едой. Вот прозвучал сигнал к первому перерыву, и строители, тотчас оставив инструменты, сели за столы перекусить, а их жены, проходя вдоль рядов, щедро подливали в подставленные кружки и стаканы лимонад и ледяной чай.
Лиллибет Петерсен с детства любила совместные работы, в которых принимала участие вся община, и сегодняшний день не стал исключением. Ее братья трудились вместе с мужчинами, а она помогала женщинам готовить и накладывать новые порции в миски. Строители, впрочем, поели достаточно быстро и вернулись к своему инструменту, чтобы как можно скорее поставить стены, а женщины собрали посуду и начали разогревать обед, зная, что плотники скоро проголодаются вновь.
К сумеркам на лесной опушке выросли стены и на них легла крыша, а к исходу следующего дня новый дом был готов, хотя строительство – в воскресенье – возобновилось лишь после молитвенного собрания. Остались только кое-какие мелочи, но справиться с ними было под силу и самим новоселам. Что касается остальных, то они погрузились в повозки и разъехались.
Лиллибет тоже вернулась домой, чувствуя себя очень счастливой. Такого замечательного уик-энда в ее жизни давно не случалось. Новый дом был таким красивым, еда – такой вкусной, а как чудесно пахло на поляне смолой и свежеспиленным деревом! Она даже забыла об усталости, хотя все эти дни провела на ногах, жаря цыплят и нарезая для салатов овощи и яйца вкрутую, а ведь ей еще предстояло готовить ужин для отца и младших братьев. Было у нее и четверо старших братьев, все – от отцовского первого брака, но они давно жили своими семьями, и заботиться о них предстояло их женам. Тем не менее работы у Лиллибет хватало. Кроме ужина для отца и младших братьев, надо было подоить коров, накормить цыплят и коз, починить одежду, кое-что постирать. Обязанностей много, и, хотя Лиллибет иногда выражала недовольство тем, что ей приходится слишком много работать, в дни, когда все жители поселка выходили на строительство нового дома, сенокос или совместную заготовку дров, она никогда не ворчала. В том, что община помогает своим членам, было что-то, казавшееся ей единственно правильным. В эти выходные дни, к примеру, строился новый дом для семьи, которая с рождением шестого ребенка уже не помещалась в прежнем жилище. С матерью ребенка, кстати, Лиллибет была хорошо знакома – они восемь лет вместе учились в школе [24] , но хотя подруга очень быстро выскочила замуж, их жизни не слишком отличались. У Лиллибет, правда, не было мужа и собственных детей, зато ей приходилось заботиться о трех младших братьях и об отце. На строительстве они с подругой немного поболтали о житье-бытье, но та больше смотрела, как буквально на глазах растет ее новый дом. Новорожденного сынишку она держала на руках, а ее лицо буквально лучилось счастьем, которое Лиллибет честно пыталась понять, но не слишком преуспела. Ей казалось, что быть женой и матерью еще тяжелее, чем дочерью и сестрой.
24
Аманиты создают собственные однокомнатные школы, т. е. такие, где дети разных возрастов обучаются в одном большом зале и заканчивают формально образование в восьмом классе.
Поздно вечером, когда Лиллибет наконец легла в постель, руки и ноги у нее буквально гудели от усталости, но в душе она была очень довольна. В коллективном труде на общее благо ей виделось что-то возвышенное и благородное, пусть даже это было такое прозаическое дело, как постройка дома. «Дело ведь не в доме, не так ли? – думала Лиллибет. – Сегодня я помогала своей старой школьной подруге, а завтра она поможет мне. Только так и можно выжить в этом погрязшем в грехах мире».
Несмотря на усталость, ей долго не удавалось заснуть. Ее отец и братья, наработавшись за выходные, легли рано и давно спали, а Лиллибет по-прежнему лежала на кровати в своей комнатке, размышляя о той жизни, которую веками вела аманитская община. Ей нравились эта размеренность и упорядоченность, нравились складывавшиеся столетиями законы и правила, охватывающие буквально все стороны повседневной жизни. Одним из основных принципов общины как раз и была взаимопомощь. Благодаря ей Лиллибет могла чувствовать себя частью чего-то большего, чем собственная семья, что, в свою очередь,
Уже засыпая, Лиллибет припомнила, как за ужином случайно прикоснулась к щеке своего младшего брата Марка. Щека показалась ей очень горячей, и сейчас она спросила себя, уж не заболел ли он. Утром надо будет поглядеть на него повнимательнее, подумала Лиллибет и провалилась в сон.
На следующий день ее опасения подтвердились. Не только Марк, но и двое других ее братьев покрылись болячками и волдырями и яростно чесались. Лиллибет, однако, не особенно испугалась – она хорошо знала, что такое ветряная оспа, так как переболела ею еще в детстве. Через неделю-другую все пройдет, нужно только сделать отвар из трав, чтобы уменьшить зуд. Самым неприятным в болезни братьев было, пожалуй, то, что до выздоровления их обязанности по дому ложились на нее, а у Лиллибет и без того хватало работы, однако никакого особого внутреннего протеста у нее эта мысль не вызвала. Забота о младших легла на плечи Лиллибет еще семь лет назад, когда погибла ее мать. Оставшись единственной женщиной в семье, она в течение всего этого времени выполняла все соответствующие обязанности и как будто неплохо с ними справлялась.
Вот и сейчас Лиллибет приготовила и поставила на стол завтрак, а сама отправилась в хлев, чтобы подоить коров. Сначала она раздумывала о том, что за выходные ее больные братья, работавшие вместе с остальными, вероятно, заразили многих, но с этим Лиллибет ничего поделать не могла, поэтому ее мысли сами собой вернулись к делам более насущным, а именно – к большой куче навоза, которую Марк и компания должны были сегодня раскидать в огороде. Увы, братья выбыли из строя, и эту проблему тоже предстояло решать ей.
Ну, ничего, она справится. Не в первый раз.
Лиллибет Петерсен была тоненькой как тростинка двадцатичетырехлетней девушкой с большими зелеными глазами и мягкими белокурыми волосами, которые то и дело выбивались из-под плотного черного капора. Закончив дойку, она нетерпеливым жестом убрала волосы обратно и шлепком отправила последнюю корову обратно в стойло. Несмотря на ранний час, Лиллибет уже чувствовала легкое утомление, так как по утрам ей обычно помогали одиннадцатилетние близнецы Марк и Иосия. Увы, и они, и четырнадцатилетний Вильгельм, он же Уилл, или Вилли, заболели и остались дома, а это означало, что ей придется работать за четверых, пока они не выздоровеют. Их сестра Бернадетт, которой сейчас исполнилось бы девятнадцать, умерла от воспаления легких в десятилетнем возрасте, так что Лиллибет была единственной оставшейся в живых дочерью своего отца, который, недолго думая, возложил на нее заботу и о братьях, и о всем домашнем хозяйстве.
Отца Лиллибет звали Генрик. На ее матери он женился вскоре после того, как умерла его первая жена, от которой у него было четверо сыновей. Все они были старше своей мачехи Ревекки, которой в ту пору едва исполнилось шестнадцать. Ревекка Петерсен была тихой, покорной и трудолюбивой, однако под кроткой оболочкой скрывалась поистине стальная воля, обнаружить которую в своей юной жене Генрик никак не ожидал. Она, впрочем, хорошо о нем заботилась, держалась с ним уважительно и к тому же родила ему пятерых детей, четверо из которых выжили. У нее, однако, оказались и свои «странности», в первую очередь стремление при каждом удобном случае сунуть нос в какую-нибудь «умную» книжку, что Генрику не слишком нравилось. Он считал, что женщина-аманитка, почтенная мать семейства, должна больше времени уделять домашнему хозяйству и поменьше увлекаться разными пустяками. Ревекка, однако, не только не собиралась отказываться от книг, но и постаралась привить любовь к чтению своим детям. Увы, из всех младших Петерсенов только Лиллибет унаследовала склонность матери к хорошей литературе. Она читала запоем – сначала детские книжки, потом настал черед таких авторов, как Джейн Остин, Дюма, Пруст, Шекспир, Чехов, Толстой и Генри Джеймс. Ревекка сама подбирала для дочери книги и объясняла все непонятное. Отец пытался возражать; он считал, что самым подходящим чтением для человека является Библия, а все остальное – чушь и разврат, но Ревекка в очередной раз продемонстрировала мужу свой несгибаемый характер. Она заявила, что ее дети должны читать классику, и переубедить ее Генрик так и не смог. Ему пришлось удовлетвориться тем, что сыновья больше походили на него и не выказывали пристрастия к изящной словесности. Бернадетт читала, но без особой охоты, и только Лиллибет обожала книги, которые ее матери удавалось доставать какими-то неведомыми путями. Как и все женщины общины, они не покладая рук трудились и дома, и на ферме, но это не мешало им оставаться романтическими мечтательницами.
Дело было, вероятно, в наследственности. Мать Ревекки тоже любила литературу, искусство и живопись, считая, что молодые аманиты должны получать более полное образование, чем могла обеспечить общинная школа-восьмилетка, но отец – церковный староста – придерживался традиционных, а значит, крайне консервативных взглядов и на образование, и на роль женщины в семье.
В этом отношении Генрик Петерсен очень походил на своего покойного тестя. И даже с возрастом – а лет ему было уже немало – он ничуть не смягчился. Напротив, с каждым годом Генрик становился все более суровым и бескомпромиссным сторонником традиционного уклада. Особенно быстро этот процесс пошел после страшной гибели Ревекки от рук спятившего преступника. Как и прочие члены аманитской общины, Генрик официально заявил, что прощает убийцу, застрелившего его жену и еще пятерых маленьких девочек в Уэст-Никельской школе семь лет назад, однако даже этот христианский поступок не принес его душе ни мира, ни покоя.