До мурашек
Шрифт:
– Я сегодня двоечник, - хмыкаю, притягивая Гульку к себе на колени.
– Накажу, - угрожает, наконец слабо улыбнувшись. Обвивает мою шею руками, трогает своими нежными губами мои приоткрытые губы.
«Эх, Гулёна, что хочешь делай, тебе всё можно», – кружится у меня на языке. Хорошо, что рот занят поцелуем, и вслух я это сказать не могу.
___________________
Спойлер на следующую главу)))
48. Лёвка
Чтобы не застрять в пробках на трассе и успеть на все назначенные встречи, из Домбая в Краснодар мы выезжаем в пять утра. Гулико практически сразу засыпает, откинув спинку сидения и, подмяв под себя ноги так, что почти сворачивается в автомобильном кресле в позу эмбриона.
Я же делаю музыку максимально тихо, подбадриваю себя кофе, купленным на первой встреченной заправке и то и дело кошусь на свою дремлющую спутницу, потому что…
Потому что просто не могу не смотреть на неё.
Внутренности характерно скручивает, на языке ощущается Гулин солёно – терпкий дурманящий вкус, и мне до сих пор кажется, что её постоянное присутствие рядом – не совсем реальность.
Так сильно и успокаивает, и будоражит одновременно.
Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, что со всем этим делать. Наверно жду какой-то знак, может даже именно от Гулико.
Какой-то намёк, что ей тоже это нужно не только сегодня, сейчас. Что можно рискнуть, попробовать заново нас собрать уже не на пару недель, а надолго, очень долго…
Но никаких знаков она не даёт.
Наоборот, любая моя неуклюжая попытка двинуться в эту сторону, и её взгляд затягивает пелена отчуждения, что напрочь отбивает охоту продолжать.
Что ж…Значит живем сегодняшним днём, а он не так уж и плох. У меня давно не было лучше.
На дороге плотно даже в такую рань – сказывается начало туристического сезона. Скоро и на самом Домбае будет не протолкнуться – конечно, не сравнить с зимой, когда работает горнолыжка, но и летом любителей побродить по горам хоть отбавляй. К Краснодару продвигаемся медленно.
Гуля просыпается часа через три, сладко потягивается, разминая затекшие в неудобной позе мышцы, и вместо поцелуя ласково сжимает мою ладонь, покоящуюся на коробке передач. Улыбается сонно, ловя мой быстрый, брошенный на неё взгляд.
Эти её постоянные нежности, как ластящейся к тебе гибкой кошечки…
Вроде бы и всего уже обтерла, мурлычет, заражая вибрацией, а всё равно себе на уме. Вроде как, и твоя, и не твоя.
– Хочу кофе, остановишь на заправке? Сколько нам ещё ехать? – и, не дожидаясь ответа, сама косится на включенный навигатор. До Краснодара ещё три часа.
Сворачиваю за кофе, которое мы выпиваем на улице, закусывая одним хот-догом на двоих – Гуля верна себе и к белому хлебу до сих пор относится с лёгким презрением и опаской. Про непонятно из чего сделанные сосиски, залитые горчицей и говорить нечего – яд. Но голод побеждает, и она все-таки откусывает булку пару раз из моих рук, страдальчески простонав, что какого черта это так вкусно.
Подсаживаю Гульку на капот машины, становлюсь между её разведенных ног и доедаю, дразня. Пьем кофе, целуемся. На улице уже шпарит летнее солнце, напекая макушки, с трассы шумит, воняет выхлопными газами, а всё равно воздух свежий пока, ещё не прогрелся. Щурюсь от солнца, смотря в Гулины карие глаза, ловлю в них своё отражение. На губах вкус дороги, кофе и её вкус.
Перекусив, едем дальше, болтая о планах на сегодняшний день и о всякой ерунде. Иногда молчим, и в такие минуты она снова накрывает мою руку своей тонкой ладошкой, или же я трогаю её ногу, обтянутую черными джинсами.
– Мне надо ещё в квартиру заехать, - говорю между делом, - Ты долго будешь с этим Тихорецким?
– Не знаю, часа два, - расслабленно пожимает Гуля плечами, - Какую квартиру?
– В которой мы жили, не помнишь? – режу её тонкий профиль быстрым взглядом, на секунду отвлекаясь от дороги.
Вижу, как мгновенно застывает, смотря перед собой, и размыкает губы. Проходится по верхней языком.
– Помню…
– Ну вот. Поедешь со мной? Я думаю, как раз успею мицубиси в прокат сдать и забрать свою бэху у Арсена за твои два часа, - снова кошусь на неё, ловя реакцию.
Скулы краснеют, прячет глаза за ресницами, непроизвольно заламывает тонкие пальцы.
– Не знаю… А там кто-то жил всё это время? – подчеркнуто будничным тоном, отворачиваясь к окну.
– Да, я её сдавал. И сейчас живут, но на следующей неделе как раз уже должны съезжать, так что надо пообщаться – договориться, когда готовы будут ключи отдать.
– А, там квартиранты, ясно. Да нет, я не буду подниматься тогда. А почему съезжают, сам собираешься там жить? – судя по тону, немного расслабляется.
Намёки на прошлое тускнеют, отпуская, и наш разговор становится почти обычной болтовней.
– Конечно там, а где ещё, - хмыкаю, - А ты?
– Что я?
– Жить где будешь? – снова кошусь на неё.
– Пока квартира в Мюнхене продается, Тихорецкий предложил мне пожить в его пустующей студии прямо напротив театра, очень удобно. Так что пока там.
– Опять этот Тихорецкий…Больше ничего не предложил? Как-то у него слишком много предложений…Тебе не кажется, что ему от тебя не только имя и хореография нужны?
– ворчу раздраженно, незаметно для самого себя сильнее стискивая оплетку руля.
Я этого Тихорецкого ни разу не видел, конечно. Но что-то он мне уже не нравится…
– Что? – рычу, зыркнув на Гульку, которая начинает тихо смеяться, подперев ладошкой щеку и с любопытством разглядывая меня.
– Лёв, Ивану Григорьевичу шестьдесят семь…И он…Скажем так, сторонник европейских ценностей. Так что я уверена, что кроме имени и хореографии мне ему предложить совершенно нечего. Разве что привезу мамины хачапури, - бархатно мурчит Гуля.