До мурашек
Шрифт:
– Привет, - сдавленно произношу.
Мальчик хлопает светлыми ресницами. Хмурит пшеничные прямые брови совсем как у отца.
– Она у тебя теперь вместо мамы, как у мамы дядя Юра? Мама тоже сказала, что дядя Юра - её друг, - сделав выводы, поворачивается Миша к слегка опешившему Лёве.
Вспыхиваю до корней волос, а вот Лёвка на удивление совершенно спокойно воспринимает вопрос сына. Возможно, он просто к ним привык - и к самим вопросам, и к тому, как ребенок их в лоб задает.
– Да, примерно так, - соглашается он, взлохматив Мишины соломенные, почти белые волосы, совсем как у него самого в детстве, - Так что слушайся её.
– Да почему всех надо слушаться?
– страдальчески закатывает Миша глаза.
– Иначе она тебя без блинов оставит, да, Гуль?
– фыркает непробиваемый Лёвка, подталкивая сына к столу и усаживая на стул, - А, нет, стоп. Руки. Вставай, охломон.
– Я голодный, я сейчас умру, - канючит Миша, но послушно встает и бредет за Лёвой к кухонному крану.
Я так и стою молча в ступоре, наблюдая, как Лёвка подсаживает Мишу и моет ему руки жидкостью для мытья посуды, особо не заморачиваясь.
– Всё, можно есть.
– Ур-ра!
– визжит мальчик, которого Лёвка так и несёт подмышкой обратно к столу.
Усаживаются. Ставлю перед ними стопку блинов, сметану, клубничное варенье. Мишка сразу принимается за еду, а Лёва в это время отодвигает мне стул.
– Садись, Гуль.
– Лёв, я не хочу есть. Я пока готовила...
– Садись, - мягко давит и голосом, и взглядом, не дослушивая мои отговорки.
Машинально слушаюсь, присоединяясь к ним.
Лёва тут же начинает рассказывать, как они добрались, аккуратно вовлекая в разговор сына и постоянно пытаясь привлечь к их весёлой, идущей скачками беседе и меня, но я не могу. В горле ком.
Так и пялюсь, сухо сглатывая, на Мишаню, болтающего всякую детскую ерунду и уплетающего мои блины.
И не могу прийти в себя от того, что он пугающе похож на мальчика из моего давнего видения в ночь перед абортом.
Умом я понимаю, что это лишь игра моего воображения, и Миша - просто вылитый отец, а я представляла ребенка, похожего именно на Лёвку в детстве.
Но кожа все равно покрывается липкой испариной, а мурашки рассыпаются по рукам, вздыбливая волоски. Я будто нырнула в собственный сон и сейчас гребу против течения реки под названием «время».
50. Гулико
Поев, Лёва с Мишей собираются во двор к бригаде строителей, которые уже заканчивают обновлять баню и грозятся послезавтра приступить к ремонту непосредственно в доме. Мишаня в восторге прыгает козликом вокруг отца, спрашивая, разрешат ли ему что-нибудь покрасить или хотя бы гвоздь забить. Лёвка, снимая его ветровку с вешалки, наблюдает за ним чуть снисходительно, но так ласково, что я непроизвольно растираю рукой область сердца. Стою как неприкаянная в конце коридора и смотрю на них во всех глаза.
– Кстати, вкусные были блины, - замечает Лёва, уже было выходя из дома и оборачиваясь на меня, - Мишань, тебе понравились?
– Да-а-а! – Мишка скачет на месте, крича. В нём столько энергии, что впору подключать заряжать генератор.
– Тогда «спасибо» скажи, - театрально грозным голосом приказывает Лёва.
– Спасибо, теть Гуль! – орёт весело, так и смотря на отца, а не на меня.
Я лишь декорация в его детском, замкнутом на родителях мире. Я понимаю прекрасно и не обижаюсь. Только немного грустно…
– Гуль, может с нами во двор пойдешь? Погода хорошая, - Лёва так и не торопится выходить, хоть и дверь уже распахнул, и Мишку на улицу выпустил.
Внимательно смотрит мне в глаза и, кажется, пытается прочесть мысли. Я чувствую, что Лёва очень хочет поговорить, узнать мои впечатления и высказать свои, но это явно ждёт до вечера, а сейчас мне просто не хочется им мешать.
– Нет, мне надо поработать, я на террасе устроюсь - будете мне махать, - улыбаюсь ему в ответ, опираясь плечом о стену.
– Всё хорошо? – уточняет Лёвка.
– Да, всё отлично… - прикусываю нижнюю губу, а затем говорю, то, что так и вертится на языке, - Ты просто ксерокс, Лёв, а ещё говорят, блондины – рецессивный ген.
– Как любил говорить мой прадед по маминой линии: «У этих Лютиков слишком крепкий корень», - нахально подмигивает мне Лёвка.
Смеюсь, он тоже улыбается, уже совсем расслабленно.
– Ладно, я пошел, а то Мишаня там уже к Марату пристал и, похоже, шуроповерт у него стащить пытается. Спустись как закончишь.
Подчиняясь порыву, стремительно, в несколько шагов, преодолеваю расстояние между нами и, обхватив ладонями, притягиваю к себе Лёвино лицо и целую его в губы - твердые, терпкие, по- мужски вкусные. Так мне хочется и убедительно показать ему, что всё действительно хорошо, и сказать «спасибо». За многое.
– Ладно, спущусь, - шепчу, отстраняясь через секунду.
Медленно кивает, смотря на мой рот. По горячей волне, исходящей от мужского тела, понимаю, что, если бы не Миша на улице, Лёва бы сейчас со мной остался еще примерно на двадцать минут, но…
Дверь захлопывается, и я в доме оказываюсь одна.
Внутри меня словно море шумит. И манит его тёмная, ещё не познанная мной глубина. Смешанные чувства в множество слоёв сплетаются друг с другом, будоража. Делаю глубокий вдох – медленный выдох. Что ж…
Навожу порядок на кухне, поднимаюсь наверх, беру ноут, блокнот со своими записями и устраиваюсь на террасе, утопая в подушках плетенного кресла и накрыв ноги пледом. Лёва не соврал – погода на улице стоит чудесная. Солнышко припекает, но свежий горный ветер позволяет сладко дышать полной грудью. Тонкий аромат цветущих деревьев щекочет ноздри, и шум строительных работ во дворе почему-то совсем не раздражает.