До основанья, а затем
Шрифт:
Заслушав рассказы десятка милиционеров, судьи утомились и выкликнули свидетелей со стороны защиты. В судебный кабинет вошел уже знакомый мне моряк с «Гангута». Мореход был зол, видимо несколько часов ему пришлось провести на улице, безуспешно ожидая в засаде нашего конвоя.
— Кто вы? Назовитесь. — потребовал судья.
— Николай Плахов, гальванер линейного корабля «Гангут».
— Что вы можете рассказать суду относительно нахождения подсудимых в доме по улице Лиговской.
— Я про людей и нахождения в доме ничего не знаю, но четверых человек из организации
— А ты, соленый, тут не шуми…- солдат из госпиталя оторвал от лежащего перед ним листа бумаги четверть, достал кисет, но, под укоризненным взглядом судьи спрятал все под стол и продолжил: — Ты доложи суду, что твои анархисты в чужой квартире делали ночью и куда хозяев их подевали? Если приехали в Петербург на вашу конференцию, то почему с бандюками оказались?
— Ты, сапог, хавальник свой закрой! — окрысился моряк: — Сидит тут, рот разевает! Мы ваш суд не признаем, потому как он старорежимный и…
Гальванер беспомощно оглянулся к дверям, откуда выглядывал знакомый мне «волосатик».
— Реакционный у вас суд! — волосатый анархист ввинтился в зал судебного заседания: — мы требовали революционного суда над нашими товарищами, а не этого посмешища.
— Вы кто, любезны? — судья растерянно посмотрел на меня.
— Если я не ошибаюсь, это гражданин Бодров, секретарь конференции анархистов-универсалистов. Разрешите, я задам ему несколько вопросов в рамках судебного заседания?
— Прошу!
— Господин Бодров, вы знаете этих людей? — я показал на белгородских анархистов.
— Да, это наши товарищи из Белгородской губернии, прибыли к нам на конференцию братских анархистских организаций…
— И на этом основании вы требуете их освобождения от ответственности?
— Мы не признаем старорежимные судилища и считаем, что сейчас имеет право на существование лишь новое, революционное правосудие, правосудие со стороны товарищей по партии.
Глава 17
Глава семнадцатая.
17 марта 1917 года.
«И ввел ее Исаак в шатер Сарры, матери своей, и взял Ревекку, и она сделалась ему женою, и он возлюбил ее…»
Ветхий завет. Бытие. Гл. 24
Я повернулся к судьям, но не успел открыть рот, как на анархистов вызверился заседатель- рабочий с судостроительного завода.
— А ты кто такой есть? — сухонький мужик встал со стула и стукнул по столу мосластым кулаком: — Ты, волосатый, откуда будешь?
— Я член…
— Вот именно, что член! — рабочий повернулся к остальным судьям: — Ну, с полосатым мне все ясно, у нас на заводе такие как он всю войну толкутся, не сколько помогают корабли чинить, сколько пакостят, лишь бы в море, против германца, их не выпихнули…
— Но-но, папаша! — моряк шагнул вперед, но тут же остановился — колыхнувшиеся штыки конвоя воззвали его к благоразумию.
— А вот ко второму у меня вопросы. — не обращая внимания на злобно сопевшего моряка, продолжил заседатель: — Сдается мне, что он и не Бодров вовсе, а Изя Ганиковский из Павлограда… Покажи документы!
— Я с таким обращением со мной мирится не намерен. — Бодров, или как его там, дернул за рукав моряка: — Пойдемте, товарищ Плахов, нам здесь делать нечего. Мы не желаем участвовать в этом позорном судилище и найдем способ выпустить наших товарищей из застенков. Держитесь, братья, час освобождения уже близок.
Когда за анархистами захлопнулась дверь, мировой судья объявил окончание судебного следствия, после чего, пару минут переговорив между собой, судьи встали.
— Суд выслушал представленные доказательств и, с учетом всех обстоятельств дела приговорил….- зачитав фамилии и имена подсудимых, судья: — к девяти месяцам тюремного заключения и выплате денежной компенсации в пользу потерпевших и отдела народной милиции Адмиралтейской части. Приговор может быть обжалован в течении четырнадцати суток путем подачи апелляционной жалобы в окружной суд. Заседание окончена.
В зал заседаний, расталкивая выводящих осужденных конвойцев, ворвалась тетка в нагольном полушубке и сером платке, таща в одной руке большую, плетеную из лозы корзину, а во второй вяло упирающегося мужика в распахнутой на груди поддевке — народ жаждал правосудия.
— Сейчас куда этих? — вахмистр махнул рукой на стоящих в стороне понурых бандитов: — В тюрьму?
— Да сейчас прямо! — я криво улыбнулся: — Чтобы они уже завтра на свободе были? Давай, строй колонну, пулемет на подводе в конце пусть двигается, и направляемся в мастерские Пыжикова. Там им найдется работа.
— Это ваша новая казарма, граждане осужденные — по моему сигналу ворота сушильной камеры распахнулись: — Это доски. В том ящике инструменты и гвозди. Сегодня сбиваете себе нары и в том углу роете яму, сбиваете себе нужник. Времени вам хватит. Завтра начнете работать.
— Пошел на х… — вперед шагнул один из анархистов: — Я ни хера делать не буду.
— Конвой, этого в карцер, на трое суток, остальные приступаем к работе.
К этому времени рабочие мастерских заканчивали натягивать колючую проволоку на столбы, отделившие сушильную камеру от остальной части мастерских. Над забором, окружающим территорию предприятия также натянули колючую проволоку, а по углам поставили, обшитые досками, невысокие вышки.
Когда работы по огораживанию были закончены, а на проходе навешена запираемая снаружи калитка, старший конвоя прибил на стену сушильной камеры, составленные мной правила содержания, главным принципом которых были «Кто не работает, тот не ест.», после чего покинули локальную зону, предоставив осужденных самих себе.
— Здравствуйте, господа. Мадемуазель. — после того, как я закончил с размещением осужденных, ноги привели меня в домик заводоуправления, где в кабинете главного инженера мастерских и пары мастеров, мной была обнаружена и Анна Ефремовна Пыжикова: — Не ожидал вас здесь увидеть.