До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
Иное дело — живое существо, неспособное или малоспособное к самосознанию. За что? Почему — вот вопрос и вот мука, которые неотступно стоят в его глазах, и они-то, как раз они разрывают нам сердце. Мы не умеем ответить на них. Мы можем только обмануть, отвлечь, заговорить зубы, и дай бог, если нам такой обман удается.
Так вот, во взгляде Дмитрия Филипповича были не острота и не пронзительность боли, а глухое недоумение. Проданные (чисто символически: отчаявшаяся Валентина Потаповна отдала их за бесценок, но скрыла это от мужа, из собственных сбережений нарастила сумму, вручённую в полное распоряжение
Валентина Потаповна не находила себе места. Отвлечь и развлечь старалась мужа, и, кажется, никогда больше не получал он столько обновок, как в то время. Носки, рубашка, шерстяное белье, до которого был особенно охоч… Напрасно. Все оставляло его равнодушным. Внимательно осмотрит, даже примерит, на цену взглянет и в сторону. «Может, пусть снова заведёт?» — не выдержала раз уже готовая сдаться Валентина Потаповна, но моя бабушка, первая помощница и советчица в этом деле, призвала её к твёрдости. «Ничего! — отрубила она, гордая этой своей ролью помощницы и советчицы. — Перебесится — человеком будет».
В Светополе только–только появились телевизоры, кое-кто во дворе приобрёл, и у экрана собирались соседи, но даже на это чудо Дмитрия Филипповича затащить не удавалось. Тогда Валентина Потаповна попыталась пристрастить его к чтению. Пачку книг приволокла из библиотеки, самых разных, и то одну, то другую начинала читать вслух; он слушал с окаменевшим лицом и все с тем же недоумением во взгляде. И все же именно книги вывели его из оцепенения. Но как! Самым непостижимым, самым неожиданным образом. Он уничтожил их. Растоптал, разорвал, зубами изгрыз все до одной, а Валентина Потаповна, у которой на свете не было ничего священней, стояла, белая, и хоть бы мизинцем шевельнула! Он был, конечно, в подпитии, но и на другой день, трезвому, она не обмолвилась про это ни словом. Молча убрала свидетельства ужасной расправы и, заботливая супруга, поставила на стол бутылек с молоком — с похмелья он любил молоко.
Ни о голубях, ни о растерзанных книгах они не говорили никогда. Вскоре Дмитрий Филиппович сам свалил шест с перекладиной, и мы с ним перепилили его на дрова.
Ни минуты не сомневались, что кто-то да остался из старых калиновчан, но как отыскать их? Как?
Поговорили с хозяйкой.
— Да Визалов! — сказала она, уперев руки в бока.
Эту фамилию они уже слышали. И даже видели. На аккуратном домике висела табличка, на которой значилось:
ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ГЕРОЙ
ГРАЖДАНСКОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙН
организатор коллективизации
в Калиновском районе
почётный гражданин города
Никита Иванович Визалов.
Они такого не помнили. Да и не хотелось идти к знаменитости.
— Нам бы попроще чего, — сказала Валентина Потаповна.
— Да кого же ещё! — удивилась хозяйка, — Визалов! К нему и идите. Он, правда, мужик… — Но, недоговорив, какой
Колчеватики?! Уже одно название этой деревушки на том берегу Пса, затерянное в памяти, ни разу почему-то не помянутое, хотя только о Калинове и говорили все последнее время, и вдруг всплывшее, обрадовало Валентину Потаповну. И ещё сильнее — Веронику, которая ни в чем не хотела отставать от сестры.
Разве это не чудо, что сохранился не только Калинов, город хоть и маленький, но официальный, известный пусть не всей стране, но некоторым известный (не раз встречали они людей, слыхавших про Калинов или даже некогда побывавших в нем), не чудо ли, что не только Калинов по-прежнему стоит на реке Пёс, на левом её берегу, но и Колчеватики на правом? Вспыхнул и вновь замерцал маячок вместо обретённого, а стало быть, утерянного Калинова.
— И так же переправа туда? — спросила, светлея лицом, Валентина Потаповна.
— Ну! Зимой так, конечно, а лёд идёт — в объезд, через Шунтовку. Яйца у них там дешёвые.
— Мы по голубику туда ходили, — с мечтательной улыбкой вспомнила старшая сестра.
— А клюква! — тотчас добавила младшая.
— Клюква не там, — отклонила Валентина Потаповна.
— Нет, там! — сказала Вероника Потаповна, и начался спор, который могла разрешить только хозяйка, но вместо этого:
— Яйца у них там дешёвые.
Колчеватики решили отложить на потом, а с утра ещё походить по городу, с людьми поговорить и все-таки попробовать отыскать кого-то из старожилов кроме почётного гражданина Визалова, к которому у Валентины Потаповны что-то не лежала душа, а у Вероники Потаповны не лежала ещё больше — ни в чем отставать не желала.
Начали с рынка. Сухая старуха в расстёгнутой черной жакетке продавала стаканами красную смородину.
— Здравствуйте, — громко приветствовала её Валентина Потаповна.
Старуха глянула на неё, на её спутников глянула, задержав взгляд на Веронике Потаповне в её белой шляпе, и процедила сквозь зубы:
— Здравствуйте.
Но это не смутило Валентину Потаповну, пребывающую в оптимистичном (найдут! Обязательно найдут!) настроении. Оторвала от веточки ягоду, положила в рот и скривилась — кислая. Вероника Потаповна тоже оторвала, тоже положила в рот и тоже скривилась — ещё сильнее. Выплюнула.
— Фу! Что это она у вас такая?
Смородинщица молчала. Не вызывала доверия у неё эта компания.
— Да уж какая есть, — с добродушием ответила за неё та, что была, видимо, у них главной. — Вы, простите, давно в Калинове?
Это к смородине отношения не имело. Но в шляпе — требовательно:
— Сколько лет вы тут?
— Подожди, Вера, — мягко остановила её главная. И ещё нежнее: — Мы ищем кого-нибудь из старожилов.
— А что надо?
— Ничего не надо. Ничего! — засияла синенькими глазками Валентина Потаповна. — Поговорить хотели…
— Выяснить кое-что надо! — отрезала Вероника и с возмущением сделала накрашенными губами «пфу, пфу», потому что кислота все ещё донимала её.
Когда отошли, так и не добившись вразумительного ответа, Валентина Потаповна сделала ей замечание. Или, лучше сказать, попросила (оптимистичное настроение!):