Добравшись до горы
Шрифт:
– Не ведаю, сестрица, – откликнулась старуха. – Не приходила. Должно быть, другой дорогой шастает.
«Ну и ладно, – буркнула Ведунья. – О том пусть не у нас голова болит, а у братца».
– Пусть так, – согласилась Шептунья и, сняв котел с треноги над очагом, вынесла его на крыльцо и выплеснула содержимое во тьму. Вернувшись в дом, она долго стояла над спящим дровосеком. Потом взяла из шкатулки иглу с красной ниткой и несколькими стежками вышила на заплечном мешке путника опрокинутую пятиконечную звезду.
Ночь миновала. Рассветный луч проник сквозь окошко и коснулся лица спящего, пощекотал ноздри. Клаус чихнул и проснулся. Хижина была пуста. На столе стоял котел с теплым еще рагу и кружка с родниковой водой. Юноша позавтракал. Не зная, как отблагодарить гостеприимную хозяйку, он порылся в своем мешке и извлек из него вышитый матерью платочек. Положив его на стол, подхватил сумку и покинул хижину. Не успел он отойти от обиталища лесной ведьмы и на десяток шагов, как под ноги ему подвернулась тропинка, петляющая между гнилых стволов и уводящая в даль, налитую солнцем.
Глава пятая. Веревка, валун и зеленые глаза
Чем больше Клаус удалялся от хижины лесной ведьмы, тем сильнее изменялась местность вокруг. Мертвый гнилой лес остался позади. Исчезли стволы поверженных гигантов, потянулся крепкий подлесок из орешника, осинника, ольховника и березняка, среди которого все чаще стали попадаться громадные замшелые валуны. Вскоре густые заросли сменились редкими купами отдельных деревьев. Пологие увалы вздыбились невысокими холмами, поросшими жесткой щетинистой травой, невзрачной, как взрастившее ее плоскогорье. Тропа скатывалась в межгорную котловину. Теперь вокруг возвышались каменистые отроги, слегка оживленные молодым сосняком. И хотя путь то и дело пересекали осыпи щебня, снесенного с окрестных скал недавними землетрясениями и зимними лавинами, дровосек не жалел, что доверился этой тропе.
Правда, была ли для него здесь другая тропа, Клаус не знал. Он вообще не был уверен, что идет правильно, хотя и старался сохранять общее направление на запад. В лесу ему это было проще делать. Как всякий дровосек, юноша знал, что с северной стороны деревья обрастают мхом, а с южной у них гуще и длиннее растут ветки, так что понять, в какой стороне восток, а в какой запад, особых трудностей не представляло. Другое дело – горы. Здесь присущая Клаусу уверенность в себе стала потихоньку его оставлять. Хотя до настоящих гор было еще далеко. Котловина, куда уводила юного искателя счастья таинственная тропа, лежала посреди древнего плоскогорья, рассеченного в незапамятные времена медленным, но неумолимым движением ледника.
Лед давно растаял. Воды его напитали реку, которая углубила и расширила промоину, но спустя тысячелетия и сама иссякла, сузившись до ручейка, что сейчас еле слышно журчал где-то под камнями. Клаусу повезло. Солнце еще не успело взойти высоко и светило ему в спину. Благодаря этому он определил, что котловина ведет прямо на запад. Теперь можно было не заботиться о направлении, по крайней мере до завтрашнего утра. Это открытие прибавило юноше сил. Он даже приноровился перепрыгивать с одного ледникового валуна на другой, не задумываясь, куда ставить ногу. Этаким кузнечиком скакал он с камешка на камешек до самого полдня, когда пришла пора отдохнуть и перекусить. Что Клаус и проделал с огромным удовольствием, прикончив припасы, захваченные из дому, и запив их парой глотков здравура.
Заплечный мешок заметно полегчал. Клауса нисколько не смущало, что с этого момента ему придется питаться только тем, что он сумеет раздобыть. Он рассчитывал на свое редкостное везение, которое его до сих пор не подводило. Правда, юный дровосек не любил убивать животных и птиц, считая, что ради того, чтобы набить собственное брюхо, не стоит лишать жизни ни в чем не повинных тварей. Ну, так ведь не только зверями и птахами населен мир. Есть еще грибы, ягоды, орехи, плоды диких вишен, яблонь и груш, рыба в ручьях, а также добрые люди и другие гостеприимные создания. Конечно, в горах трудно будет отыскать плоды щедрой природы, да и неизвестно, стоит ли рассчитывать на гостеприимство. Во всяком случае, ничего такого он пока не встречал, ну, так лиха беда начало. Будет день – будет пища. А Светлые Силы пропасть не дадут. И вообще, мир прекрасен.
Полуденное солнце блестело в крупинках слюды на изломах камня. Уютно журчал недоступный ручей. В небесной синеве парил, распластав крылья, орел. Хотелось думать, что этот зоркий хищник ничего не высматривает в горных отрогах, а ему просто нравится высота и одиночество. Будь Клаус волшебником, он обернулся бы птицей и в два счета долетел до Разлучной горы, но, увы, таких способностей ему не дано. Крепкие ловкие руки, доброе сердце и удачливость – вот и все дары, отмеренные ему вышним произволением, но юный дровосек не жаловался на судьбу. Он вообще не любил жаловаться, считая это пустячным занятием, полагая, что человек не должен быть крохобором, всю жизнь пересчитывая медяки, вместо того, чтобы щедро делиться деньгами. Будь у Клауса настоящее серебро, он бы и его раздавал направо и налево, но пока что мог дарить только то, чем его самого наградили Светлые Силы.
И пока юный дровосек был погружен в эти благочестивые размышления, светлые или какие-то иные силы уготовили ему испытание. Оно было невысокого роста, одетое в добротный кожаный дорожный костюм и крепкие горные башмаки. За плечами у него был непромокаемый мешок, битком набитый разнообразной снедью и всем необходимым для дальней дороги. На левом плече висел колчан с луком и стрелами, а на правом бедре – ножны с кинжалом. Коротко остриженные волосы были прикрыты вязаной шапочкой, а к заплечному мешку прилажен туго свернутый плащ. Так выглядел путник, который двигался в ту же сторону, что и Клаус. Вернее, нагонял его. Хотя дровосек пока не подозревал об этом.
– Эй, парень! – услышал он позади себя и очень удивился, а обернувшись, увидел худенького большеглазого паренька, снаряженного как заправский и отнюдь не бедный путешественник.
– Добрый день! – вежливо поздоровался Клаус.
– И тебе не хворать! – откликнулся паренек. – Далеко путь держишь?
Дровосек не умел врать и не любил, но, сам не зная почему, ответил уклончиво:
– Неблизко, – и тут же почтительно осведомился: – А вы, господин?
– Не твоего ума дело! – отрезал тот.
– Как скажете, господин.
«Господин» фыркнул и ускорил шаг, обогнав дровосека. Тот пожал плечами и тоже продолжил путь. Клаус догадывался, что сильнее своего неожиданного попутчика, и ноги у него длиннее. Ему ничего не стоило догнать грубияна, но он не стал этого делать. Хочется этому добротно одетому и снаряженному господину шагать впереди – пусть шагает. Рано или поздно утомится и отстанет. А жаль, симпатичный вроде паренек, вдвоем им было бы веселее коротать путь. Во всяком случае, покуда их дороги не разойдутся. Чтобы как-то выразить обуревавшие его чувства, Клаус начал высвистывать песенку птицелова, одновременно и веселую, и грустную. Песенка неожиданно подействовала, хотя юный дровосек на это и не рассчитывал. Незнакомец не обернулся, но замедлил шаг и вскоре поравнялся с Клаусом.