Добро пожаловать в мир, Малышка!
Шрифт:
Она подтолкнула его листок на правый край стола и махнула рукой мужчине, стоящему за ним, чтобы проходил:
— Следующий!
Худощавый пожилой человек в коричневом костюме шагнул вперед.
— Имя? — монотонно проговорила она.
Молодой человек отступил и поглядел на листок, упавший на пол. Потом нагнулся, подобрал его, медленно направился к секции Д и сел на деревянную скамью рядом с негром, который утром поприветствовал его, приподняв шляпу. Человек заулыбался:
— Вы только поглядите, а. Поглядите, кто у нас тут ниггер, такой же, как я, а. Одетый-разодетый белый ниггер, но все одно ниггер. Эти твои красивые тряпки да голубые глазки ничуть тебе не помогли, а. — Он захохотал. —
Несколько мужчин закивали и засмеялись. Молодой человек смотрел прямо перед собой, сжимая зубы и стараясь сдержать жаркие слезы.
Ряд обстоятельств, поместивших Джеймса Ле Гарда на скамью в секции Д, берет начало задолго до этого, 17 июня 1808 года. Его бабушка, мулатка из Вест-Индии, бежала из Санто-Доминго от множественных политических переворотов. Бежала вместе с семьей, на которую работала, и прибыла в порт Нового Орлеана с сумкой пожитков и нерожденным ребенком от белого плантатора.
Войдя в Новый Орлеан свободной чернокожей, она удостоилась звания цветной женщины,что автоматически ставило ее выше популяции черных рабов.
Ее дочь, Маргарет Делакруа, мать Джеймса, пополнила ряды красивых рыжеволосых квартеронок Нового Орлеана. Она, в свою очередь, вышла замуж за молодого француза из Эльзас-Лотарингии по имени Филипп Ле Гард, который познакомился с ней и влюбился на одном из известных всему миру квартеронских балов, которые проходят на Бурбон-стрит.
Когда их сыну Джеймсу исполнилось пять, им пришлось переехать во Францию. Умному мальчику в возрасте восемнадцати лет суждено было вернуться в страну, где он родился, и стать знаменитым врачом и гордостью своих родителей. Он прочел обо всех чудесах Америки, и в глазах у него горела надежда на великое будущее. Его зачислили в колледж со стипендией, и по прибытии у него было с собой мало денег. Он слышал, что в студенческом городке для него найдется приработок. Нужно только зарегистрироваться в конторе по трудоустройству и получить разрешение на работу.
Он даже не задумывался о своей расе. Во Франции он не был негром. Его мама почти не упоминала об этом.
Через два дня его вызвали в администрацию. За столом сидел мужчина, перед ним лежало его разрешение на работу.
— Мистер Ле Гард, — сказал он несколько виноватым голосом, — боюсь, у нас возникла проблема. Я посмотрел ваши присланные документы, в них не было упоминания, что вы негр.
— Нет, сэр, это ошибка, я не негр. Я пытался объяснить той леди, что это у моей бабушки было немного негритянской крови, но не у меня. Она ошиблась. Я пытался объяснить, она не слушала.
Мужчина смотрел на юношу. Ненавидел он такие ситуации, но что поделать, это его работа. Ему не впервой.
— Мистер Ле Гард, простите, мы негров не принимаем. Такая у нас политика. Но я скажу, что я сделаю. Я напишу своему другу в Говард-колледж, может, они вас возьмут.
Джеймс недоумевал. Он только что приехал из Франции, получив, как и его отец, образование в строжайшей католической школе, и его научили верить, что лгать — значит грешить против Бога. Ему не объяснили, что обозначает буква «Н» рядом с твоим именем и почему это становится твоей самой важной характеристикой. Он не понимал, что в Америке одна шестнадцатая негритянской крови перевешивает пятнадцать шестнадцатых белой и перед законом делает тебя негром. Как это можно понять?
— Но меня принялив эту школу, я хочу учиться здесь.
— Простите, но больше я ничего не могу для вас сделать. Говард-колледж — прекрасное заведение, и, думаю, вы почувствуете себя счастливее со своим народом. У вас великолепные оценки, и я знаю, что в
Джеймс вышел из кабинета со своими документами, рекомендательным письмом и засевшими в голове словами «гордостью своей расы». Он не знал, что делать. У него не было денег, чтобы вернуться во Францию. Через несколько недель он прибыл в Говард-колледж и, обнаружив там еще несколько светловолосых, голубоглазых «негров», смирился с судьбой, приняв ее за волю Божью.
После окончания колледжа он подал заявление о продолжении обучения у врача в Вене, чьими опубликованными работами он восхищался, и возликовал, когда его выбрали из более чем сотни других молодых людей. В бланке заявления пункт «раса» отсутствовал. Они не спрашивали, а Джеймс не рвался рассказывать, все-таки Европа не Америка. Два года он практиковался в Вене, работая ассистентом у доктора Теодора Карла Люггера. Иногда по субботам они с дочкой Люггера и ее друзьями садились в трамвай и ехали по Рингерштрассе на гигантское колесо обозрения, откуда видна вся Вена. Город был прекрасен, молодость была прекрасна, и они полюбили друг друга. Жизель без ума влюбилась в американского доктора и хотела за него замуж. Джеймс не рассчитывал на это, ибо не хотел везти ее домой, в Америку, проводящую политику расового разделения. Он пытался объяснить, какие у них могут возникнуть проблемы. Но Жизель, темноволосая, темноглазая, с кожей темнее его собственной, только рассмеялась. Не мог он быть негром. У него голубые глаза и прямые, медового цвета волосы. А он не мог ей объяснить. Тогда попытался объяснить ее отцу, мол, из-за принадлежности к расе чернокожих он не сможет работать в больнице для белых и жить в квартале для белых. Доктор Люггер сидел, слушал, а когда Джеймс закончил, медленно снял очки, протер их платком и тихо проговорил: «Доктор Ле Гард, если вы не желаете жениться на моей дочери, наберитесь мужества сказать ей прямо, а не морочьте голову такой фантастической чепухой».
Джеймс был в отчаянии, чувствуя вину за то, что роман с Жизель так далеко зашел. Поворачивать вспять было слишком поздно, тут уж не обойтись без двух разбитых сердец. Всю ночь он гулял по улицам Вены, задавая себе один и тот же вопрос: что делать? Окончательно подавленный, постоял над Дунаем, глядя на огни в черной воде. К рассвету решение было принято. Он знал, что делать. В конце концов, им-то он сказал, что он негр, правда? Но Жизель он не повезет в Америку. Нет, он ее слишком любит и не подвергнет такому испытанию. Он женится на ней, и они останутся в Вене и будут растить детей здесь, вдали от расовых предрассудков. Но Джеймс не учел Адольфа Гитлера.
Вернувшись в Вашингтон на должность руководителя «Фриман Хоспитал», доктор Ле Гард незамедлительно обнаружил себя среди тех, кого У. Дюбуа [53] назвал «одаренной десяткой». Вскоре он стал членом Городской лиги, Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, Ассоциации образования американцев, Музыкального и литературного общества — всех клубов и организаций элиты черного общества. Его, разумеется, признавали одним из ведущих чернокожих аристократов Вашингтона, которых пускают в эксклюзивные места отдыха — Сарасота-Спрингс, Хайлэнд-Бич, Мэриленд. Он парил в разреженном воздухе высот.
53
Уильям Эдвард Буркхардт Дюбуа (1868–1963) — афроамериканский писатель, историк, поставивший вопрос о черном сознании, о «душах черных людей», о современном положении «нового негра» в белом обществе, о перспективах дальнейшего сосуществования рас.