Добро пожаловать в Некрополь
Шрифт:
— Не мог! — Прокоп потянул на себя поводья. — А вот и Сельцо. Может, мы ещё одну приговорим? Ставлю!
— Погодь, успеем глаза залить…
— Зачем ты так, Иван Иваныч? Не ради пьянства, а общения ради. Ведь не каждый день в наших лесах встретишь родственную душу!
— Это правда. Ты тоже в клуб приходи. Там и выпьем, обещаю!
— Когда?
— Может, завтра, может, послезавтра… Как договорюсь с начальством.
— А я как о вашем решении узнаю?
— Народное радио скажет.
— Домовылысь!
Пидрижжя
И народу в нём столько, что яблоку упасть негде!
Ковальчук окинул взором зал. В первом ряду вместе с руководителями района сидел его внук, рядом с ним — широкоплечий, улыбчивый мужчина в штатском — начальник управления КГБ в Волынской области. За ними — почти все знакомые лица: родственники, односельчане, друзья детства. Тут же — Прокоп Михайлович, Владимир Кондратьевич и даже Макарович, с которыми он познакомился всего несколько дней тому назад.
— Разрешите начинать? — поинтересовался Ковальчук.
Председатель колхоза одобрительно кивнул подбородком.
— Давай, не тяни резину! — нетерпеливо закричал кто-то с галёрки.
У Ивана Ивановича подкосились ноги.
Пересохло во рту.
И он потянулся к графину, стоявшему прямо на трибуне.
Раздались жидкие аплодисменты.
Разведчик выпил воды, кашлянул и начал свою исповедь:
— Дорогие земляки. Некоторые из вас ещё помнят меня пацаном, чуть ли не главным грибником во всей округе, другие — молодым человеком, агрономом, третьи — пособником фашистов, полицаем. А на самом деле я со времён Гражданской войны — сотрудник органов государственной безопасности, теперь — полковник в отставке. Товарищи из района и области это подтвердят.
Сейчас мне шестьдесят три года. Пора, как говорится, подводить жизненный итог… В ответ на моё обращение вышестоящее руководство разрешило приоткрыть занавес секретности над деятельностью нашей подпольной организации в годы войны.
Надеюсь развеять все ваши сомнения и остаться в памяти людей не предателем, гитлеровским прихвостнем, которым я никогда не был, а честным и порядочным человеком, посвятившим свою жизнь борьбе с врагами трудового народа…
Он говорил и говорил.
Потом долго отвечал на непростые вопросы, а когда все разошлись, собрал «особо приближённых» в будке кинооператора, где уже был накрыт стол. Хлебная горилочка, грубыми кусками нарезанное сало, колбаска, селёдочка, естественно, грибы — пока только жареные. Для любимых — солёных — ещё не пришло время.
— Дорогие друзья! Первую рюмку мы конечно же употребим за нашу Родину, за Победу, за мирную, цветущую жизнь советских людей… А так как я больше пить не буду — сердце начинает шалить, то попытаюсь уместить в свой тост пожелания добра и счастья для всех, кто здесь собрался, в первую очередь простых людей, каждый из которых на своём месте делает своё маленькое на первый взгляд дело. За тебя, Прокоп Михайлович, за нашего участкового Владимира Кондратьевича и за моего внука —
— Ура! — закричал Макарович.
Остальные его не поддержали. Пьянству — бой. Чем тише сидишь, тем дольше живёшь!
Расстались только поздно вечером.
Друзья разошлись по домам, начальство разъехалось к местам службы, а вот внук решил остаться с ним до утра. Он давно мечтал отдохнуть с дедом «на вышках» — так здесь называют своеобразные чердачные помещения над хлевом или клуней.
«Теперь и умирать можно!» — поморщился, прогоняя дурные мысли, старый Ковальчук и улёгся спать на ароматное, пряное сено.
— Ну, дедуля, какие у тебя планы на сегодня? — потягиваясь, спросил внук.
За окном было ещё темно, но на востоке за горизонтом уже начинало подниматься яркое, жизнедатное солнце.
— Для начала искупаемся, а там видно будет.
— До сих пор моржуешь?
— Да. И тебе рекомендую. Будешь всегда здоровым и бодрым.
— Не возражаю! Форма одежды?
— Трусы, обнажённый торс.
— А документы?
— Оставь здесь. Их никто не тронет.
— Да, но…
— Никаких «но», товарищ младший лейтенант. Развратил вас город, уже и людям не доверяете! За мной…
— Есть, товарищ полковник!
Трусцой они добежали до Стохода, от которого поутру исходил густой молочный пар. Старик с разгону бросился в реку, молодой же входил в неё долго и неуверенно, подгоняемый едкими, чуть ли не издевательскими комментариями:
— Что, промокнуть боишься?
— А то!.. Холодина…
— Не стесняйся. Это сначала страшно, потом приятно!
Ваня наконец собрался с духом и ненадолго ушёл под воду.
— Ты знаешь, неплохо, — признал, когда вынырнул. — Пожалуй, перейму твою методу.
— А теперь — учись, — «старый волк», набрав полную грудь воздуха, опустился под левый обрывистый берег.
— Раз-два-три… — начал отсчёт внук, но вскоре сбился и стал внимательно следить за дедом, шарящим рукой по донным норам, — благо прозрачность воды позволяла это делать без сверхусилий.
Спустя минуту тот вынырнул с тремя раками в руке.
— Теперь ты!
Младший лейтенант попробовал повторить подвиг, но у него ничего не получилось.
— Видишь нору? — наставлял дед, усевшись на деревянном мостике, перекинутом через одно из русел в самом узком месте. — Из неё торчит лапа. Прицелился — и вперёд. Ну же!
Ваня нырнул и вставил руку в отверстие. Между пальцами ударила холодная родниковая струя.
— Дальше! Ещё дальше! — кричал старый Ковальчук.
Внук наконец добыл первого в своей жизни рака и, присев рядом с родственником, хвастливо пробасил:
— Смотри, дед, какой красавчик, не то что твои креветки!
— Ещё будешь или уже устал? — Иван Иванович улыбнулся довольно — теперь семейное «ремесло» в надёжных, крепких руках.