Добрый ангел смерти
Шрифт:
Включил электрочайник и снова посмотрел на банку растворимого кофе, а потом – автоматически – на «детскую смесь».
«Нет, – подумал я. – С кофе повременим, а то еще один такой полет, и я умру от физического истощения».
Я заварил себе чаю. Посмотрел на часы – без пяти четыре. Тишина. Даже крысы ничем не выдают своего присутствия.
Покончив с чаем, я положил в свою сумку три банки «молочной смеси». Зачем я их брал с собой? Наверно, хотелось еще когда-нибудь «Слетать в космос». Потом подошел к двери, снова прислушался и, ничего не услышав, аккуратно отодвинул тяжелые железные засовы. Выдержав
– Ну, пошел! – приободрил я себя и, раскрыв дверь пошире, выбрался в проем. Потом также тихо прикрыл дверь и, достав ключ, провернул его в замочной скважине. Тяжелый ригельный замок негромко скрежетнул. Я спрятал ключ в карман брюк и, пригнувшись, на цыпочках пошел под стеной дома. Когда я уже почти дошел до угла, мне в спину ударил свет внезапно включенных автомобильных фар. Я дернулся что было силы вперед, бросил себя за угол и побежал уже не глядя по одинаково темным сторонам. Слышал, как завелся мотор, и даже показалось мне, что в какой-то момент звук его меня достигает, но когда я наконец остановился, запыхавшийся, вокруг было тихо.
– Ушел! – обрадовался я, но улыбнуться не получилось.
Я не просто ушел, а и сумку с тремя банками «молочной смеси» прихватил. Не выпустил ее из руки, несмотря на пережитый ужас реальной или полуреальной погони.
И снова, вернувшись в свою новую квартиру в пред рассветной мгле, я начал день со стирки одежды и принятия ванны.
Постепенно отмокнув и окончательно придя в себя и еще сильнее ощущая колючий глубинный голод, я даже не оделся, выйдя из ванной комнаты. Только обтерся полотенцем и сразу – на кухню. Нашел в холодильнике хвостик молочной колбасы, банку шпрот и охлажденный кусок черного хлеба. По мере того, как мой желудок наполнялся едой, я начинал ощущать холод. В квартире не было холодно, но, видимо, организм заново приспосабливался к земной атмосфере температуре после двух суток «космических полетов».
Перед чаем я набросил на себя халат.
В халате и чай казался слаще. Как-то чувство комфорта оживляло меня, и я уже поглядывал на подоконник, где в серо-зеленой папке лежала рукопись Гершсвича. Не знаю, как-то по-другому я смотрел на нее теперь, после своих неожиданных приключений. Но интерес мой к идеям и мыслям этого покойного любителя-философа не угас. Скорее наоборот.
Я полистал рукопись, но вчитываться в мелкий почерк не было сил. А тут еще вспомнил, что в коридоре лежит моя черная сумка с тремя банками «молочной смеси». Сходил туда, переложил банки в кухонную тумбочку – все-таки, что бы там внутри ни было, но оно очень съедобно!
И лег спать, послушный зову тела, уставшего от полетов.
Наступил следующий день, свежий и солнечный. И проснулся я, к своей радости, рано – около семи. Сварил кофе.
Ну вот, думал я, работа моя позади. И неинтересно мне, что там все же произошло. Жизнь дороже.
Взял эстетским жестом маленькую чашечку с кофе и поднес ко рту. Подержал ее на весу, чтобы ощутить аромат арабики, но в нос ударил стойкий запах корицы, вернув меня в состояние озадаченности. Опять запах моей руки перебивал запах кофе.
Я покачал головой. Глотнул кофе – все-таки вкус у него был настоящий и стоящий.
– Надо
А за окном светило весеннее солнце и долетали гулкие обрывки мегафонных фраз – на Софиевской площади снова шел какой-то митинг.
Захотелось прогуляться. Выйдя из дому, я прошел мимо митингующих, над головами которых реяли красно-черные флаги УНА-УНСО. На борту грузовичка с мегафоном в руке к чему-то призывал мужчина с длинными седыми усами, свисавшими чуть ниже подбородка. Я не хотел вслушиваться – мимолетные движения человеческих масс меня не очень интересовали. Политика – это лишь строительный материал новейшей истории, что-то вроде цемента. Стоит только встрять в нее – и все! Затопчут, потом выкопают – и станешь экспонатом в каком-нибудь захолустном историческом музее.
Я прошел между грузовиком и толпой митингующих, внимание которых было полностью отдано оратору. На ходу заметил несколько раздраженных взглядов в свою сторону. Наверное потому, что я проходил мимо, не желая присоединиться к их великому стоянию. Но при всей моей симпатии к каждому страждущему – я ценил любую целеустремленность в людях, лишь бы не вешались сами и не убивали других, – состраданием мое отношение к подобным людям и ограничивалось. Предложить им больше, чем сострадание, было бы уже опасно для меня. Я любил себя и свою свободу, и в отношениях с женщинами страсть предпочитал любви – страсть сильнее, не поддается никаким правилам и исчезает так же внезапно, как и появляется.
Еще долго мне в спину кричал мегафонный оратор, но, дойдя до Оперного, я уже и о нем забыл. Спустился вниз на Крещатик. Прогулялся. Зашел в кафе.
Добавил себе в кровь кофеина.
Глава 10
Посидев минут пятнадцать за столиком кафе, продолжил свою бесцельную прогулку. Ноги сами вывели меня к университетскому скверику. День был явно не «клубный». Только на одной скамейке двое стариков без зрителей играли в шашки.
Остановившись над ними, я вдруг заметил, что позади меня, метрах в пяти тоже остановилась странная пара – черноусый худолицый парень и такая же худолицая черноволосая женщина. Парень курил трубку. На мгновение наши взгляды встретились, и я увидел в недобром прищуре его глаз напряжение и враждебность.
«Может, показалось?» – подумал я, не понимая, чем мог испортить им настроение.
Снова вернулся к играющим в шашки и тупо уставился на доску, забыв об этой странной паре. Когда я оглянулся минут через пять – их уже не было.
Вскоре я отправился домой – прогулка придала мне свежести и подняла настроение.
Я шел по Владимирской, а навстречу мне двигались участники только что закончившегося митинга. Я словно врезался в ледоход, но их было не очень много, так что я, бережно лавируя своим телом, легко избегал ненужных соприкосновений.