Добыча стрелка Шарпа
Шрифт:
Шаги прозвучали ниже. Похоже, пришли двое. Может быть, проверить сохранность запалов. Или провести какие-то ремонтные работы. Долго гадать не пришлось: женский голос затянул веселую песню, а чуть погодя другие звуки явили истинную цель проникшей на борт парочки.
– Если они и дерутся так же, как…– начал мичман, но Чейз не дал ему договорить.
Парочка в конце концов удалилась, и моряки спокойно перекусили свиным пудингом.
– Пудинги мне присылает Флоренс,– сообщил Чейз.– И эти сделаны из наших собственных свиней. Объедение, да? – Он отрезал жирный бледно-розовый пласт и посмотрел на Шарпа.– Что будете делать, Ричард?
– Мне нужно найти одного человека.
«И повидаться с одной женщиной»,– мысленно добавил лейтенант. Шарпу не терпелось отправиться на Ульфедт’с Пладс уже днем, но он все же заставил себя дождаться сумерек.
Чейз ненадолго задумался.
– А почему бы не подождать, пока город капитулирует?
– Потому что тогда он скроется, и мне будет труднее его найти. За меня можете не беспокоиться, сэр. Я буду в безопасности.
«Особенно если начнется бомбардировка»,– мысленно добавил стрелок.
– В безопасности? – улыбнулся Чейз.
– Когда на город начнут падать снаряды, сэр, вы можете провести по центральной улице роту голых гвардейцев, и никто ничего не заметит.
– Когда начнут падать снаряды. Но, может, они и не начнут падать, а? Может, датчане услышат голос рассудка и капитулируют?
– Очень на это надеюсь,– ничуть не лукавя, сказал Шарп, хотя и сильно сомневался, что дело закончится миром. Датчане народ упрямый, а в данном случае была затронута их гордость. К тому же многие просто не верили, что британцы применят мортиры и гаубицы.
После полудня выглянуло солнце. Оно высушило промокшие под дождем улицы, прошлось по зеленым крышам и высветило повисшие над городом прозрачные облачка дыма от датских орудий. Орудия эти громыхали весь день, отбивая фашины у британских батарей. Большие корабельные пушки, для которых не нашлось подходящих амбразур, разместили открыто, прямо на стене парапета, и британские офицеры, развернув подзорные трубы, с жадностью рассматривали эти мишени. Уничтожить открыто установленные пушки обычно не составляло большого труда.
Британские мортиры уже стояли на местах. Оставалось только принять решение и отдать приказ.
Опускающееся солнце оставляло после себя пламенеющее небо. Последние его лучи упали на флаг с белым крестом, свисавший с самого высокого из городских мачтовых кранов. Флаг полыхнул алым, и уже в следующее мгновение его поглотила тень. Ушел еще один день. Датские орудия умолкли, и ветерок медленно потянул дымовые облачка за собой на запад. В церкви Спасителя с красивой внешней винтовой лестницей молящиеся призвали Господа пощадить город и наделить мудростью генерала Пеймана. Сам Пейман, не догадываясь о возносимых за него молитвах, сидел в этот час за ужином из сардин. Три малыша, появившихся в тот день на свет в родильном доме между Бредгаде и Амалиенгаде, спали. У одной из матерей начался жар, и ее закутали во фланелевые простыни и напоили микстурой из бренди и пороха. Куда больше бренди и аквавита проследовало в горло посетителей таверн, большинство которых составляли свободные от службы солдаты и матросы. На уличных перекрестках замерли в ожидании семь пожарных повозок, представлявших собой огромные металлические баки с чудовищными двухкоромысловыми насосами. Еще одна служба прошла в церкви Холмана, где по традиции собирались моряки.
В арсенале на Тойхусгаде ополченцам раздавали последние мушкеты. В случае штурма города британцами именно они, пивовары и писари, плотники и каменщики, готовы были встать на защиту города. В лавчонке на Толбоден, около таможни, мастер наносил татуировку на спину матроса – два датских моряка топят британского льва.
– Существуют правила войны,– уверял собравшихся к ужину гостей генерал Пейман,– а британцы христианский народ.
– Совершенно верно, совершенно верно,– согласился с ним университетский священник.– Но они также и большие спорщики.
– В любом случае никто не будет воевать с женщинами и детьми,– стоял на своем Пейман.– По крайней мере, с христианами. Мы же не в Средневековье живем! На дворе девятнадцатый век.
– Отличные сардины,– похвалил священник. – Вы, наверно, берете их на Драгстеде?
Тем временем на пятнадцати британских батареях, шестнадцати канонерках и десяти плашкоутах, специально переоборудованных для размещения небольших мортир, офицеры посматривали на часы. За сухопутными батареями были установлены ракеты, запускаемые с треугольных опор. Сумерки еще не успели сгуститься, но стоявшие на крепостных стенах наблюдатели уже не видели, как оттаскивают в стороны защищающие орудия тяжелые фашины.
Тучи рассеялись, и на небе выступили первые звезды.
На передовой батарее вспыхнул красным фитильный пальник.
– Они угрожают только потому,– отстаивал свою точку зрения генерал Пейман,– что рассчитывают на нашу слабость. Мы не должны поддаваться на угрозы. Здравый смысл и соображения гуманности восторжествуют. Обязательно восторжествуют.
– Восторжествует христианство,– упирался священник.– Нападение на гражданское население есть прямое оскорбление самого Господа. Что это, гром? А мне казалось, погода пошла на поправку.
Никто не ответил и никто не пошевелился. Грохот действительно напоминал гром, но Пейман хорошо понимал, что дело не в грозе. Это выстрелило орудие. Стреляло оно издалека, но звук получился тяжелый, плотный, что указывало на мощную мортиру.
– Да поможет нам Бог,– тихо промолвил генерал, нарушая воцарившееся за столом молчание.
Первый снаряд взмыл в небо, оставляя за собой тонкую красную линию осыпающихся с горящего фитиля искр и едва заметный хвостик дыма. Это был сигнал, и на него тут же отозвались мортиры всех батарей к западу от города и стоящих на якоре кораблей.
Следом за мортирами ударили гаубицы.
Красные полосы прочертили небо.
Пушкари уже перезаряжали орудия. Первые бомбы напоминали падающие звезды, но чем ближе к земле, тем страшнее становился их пронзительный вой. Бог так и не явил свою милость, у британцев ее не нашлось, и Копенгаген принял страдания.
Первая бомба разворотила крышу, разбросав фонтаном осколки черепицы, пробила оштукатуренный потолок и упала на верхнюю площадку, где на мгновение замерла, потом, дымя запалом и грохоча по ступенькам, скатилась вниз, на полуплощадку. В доме никого не было.