Добыча золотого орла

Скэрроу Саймон

По прикидкам Катона, они шли по тропе около двух часов, пока не добрались до самой дальней точки, куда заходили ранее. Здесь тропа выводила к полосе твердой земли, густо поросшей дроком. Туман уже почти рассеялся и висел лишь над несколькими участками унылого пейзажа. Солнце начинало припекать, усиливая болотные испарения, воздух густел, становилось душно. Катонова туника промокла от пота и прилипала к спине, кожу пощипывало, что выводило из себя.

– Отдохнем и назад, – решил центурион.

Один из солдат покачал головой.

– Командир, но ведь мы так и не добыли никакой еды.

– Придется попробовать еще раз, Метелл, – промолвил

Катон, вымучив улыбку. Пусть хождение по топям ни к чему и не привело, но по крайней мере люди были при деле. – Может быть, нынче вечером.

Легионер открыл было рот, чтобы возразить, но слова застряли у него в горле, когда он увидел, как исчезла улыбка Катона, а в глазах центуриона вспыхнул угрожающий блеск. Миг они смотрели друг другу в глаза, потом Метелл опустил взгляд и кивнул:

– Как скажешь, командир.

– Вот именно, как я скажу… Давайте поищем тень и отдохнем. А потом отправимся назад, в лагерь. Если повезет, найдем что-нибудь на обратном пути.

Остальные смотрели на него с угрюмым сомнением, и, заметив это, центурион пожал плечами.

– Все, сейчас отдыхаем.

Велев своим людям искать укрытие от солнца, Катон, пробираясь сквозь кусты, спустился к самой воде, встал на колени и набрал в пригоршни воды. Она имела бурый оттенок, а запах – и вовсе уж тошнотворный. Некоторые из беглецов пили воду из ближайших к лощине топей, после чего их пробрал тяжелейший понос, и они долго мучились животами. Катон подозрительно принюхивался, но у него страшно пересохло горло, и он, облизывая распухшим, липким языком сухие губы, прикидывал, насколько велик риск. Затем, решив, что смерть от жажды явно ничем не лучше всякой другой, выпил воды, зачерпнул еще и проделал это несколько раз, пока не напился. Тогда он встал и пошел обратно, тихонько пробираясь сквозь заросли дрока. Трое из его людей уже спали, а Прокул, мягко покачиваясь, сидел в пестрой тени куста.

Катон собрался было сказать что-нибудь ободряющее, но тут Прокул вдруг застыл, уставившись на тропу, по которой они пришли. Проследив за его взглядом, Катон увидел маленького оленя. Вытянув шею и раздувая тонкие ноздри, тот нюхал болотный воздух. На глазах у замершего центуриона олень выбежал на тропу и опустил голову, фыркая в высокой траве. Прокул протянул было руку, собираясь растолкать Метелла, но Катон предостерегающе поднял палец. Вряд ли неожиданно разбуженный солдат не издал бы ни звука, а оленя мог спугнуть любой шум.

Поэтому оба они не шевелились, а лишь алчно взирали на животное, волей случая приближавшееся к ним. Катон уже слышал постукивание маленьких копытец по сухой земле и, перехватив покрепче древко кавалерийского копья, взвесил его в руке. Добравшись до открытого участка, олень остановился: храп заставлял его настороженные уши подергиваться. Он ударил передним копытом, выждал и топнул еще раз. Все оставалось неподвижным, и олень, выждав еще немного, ступил в пространство между Катоном и Прокулом. Затем он сделал еще один шаг, отвернул свою изящно очерченную голову от Катона и внимательно уставился на застывшего как изваяние Прокула.

Катон расслабил правую руку и спину, глядя вдоль железного наконечника копья на желтовато-коричневое животное. Поверх спины оленя он видел лицо Прокула, с болезненным раздражением понимая, что тот находится прямо на линии полета копья. Если животное увернется, наконечник угодит Прокулу прямо в грудь.

– Проклятье! – беззвучно произнес Катон.

Добыть оленя означало разжиться пропитанием

на несколько дней. В случае неудачи они обречены на голод, а стало быть, уже скоро ослабнут и охотиться не смогут, что, в сущности, означает долгую и мучительную смерть. Но если он, метнув копье, промахнется, Прокул наверняка погибнет. Катон молил Диану заставить животное сделать еще пару шагов, но олень, как назло, застыл, словно статуя. Потом центурион поймал полный отчаяния взгляд Прокула, и тот едва заметно кивнул.

С резким выдохом Катон метнул копье по кратчайшей, прямой траектории. Этот звук испугал оленя, который нервно подпрыгнул, и копье с чмокающим звуком перехватило его в воздухе, пробив шкуру, разорвав мышцы и уткнувшись в кость под крестцом. С криком боли и ужаса животное упало, но тут же попыталось подняться на ноги.

– Держи его! – заорал Катон, устремляясь вперед.

Прокул бросился к оленю, расставив руки. Крик пробудил остальных легионеров, которые спросонья схватились за оружие.

– Держи его! – кричал Катон. – Держи, пока не удрал!

Олень вскочил-таки на ноги, увернулся от Прокула и бросился напролом сквозь кусты, волоча за собой застрявшее копье. Из раны лилась яркая, горячая кровь.

Древко цеплялось за кусты, и при очередном прыжке олень чуть не упал, однако же ухитрился устоять, выпрямиться и, подгоняемый слепящей паникой, устремился дальше. Прокул со всех ног гнался за ним, Катон отставал от солдата только на несколько шагов. Все остальные тоже вскочили и присоединились к погоне.

– Прокул! Не дай ему уйти!

Раненый олень с хрустом и треском проламывался сквозь заросли, уходя от преследователей, но при каждом повороте древко копья снова и снова застревало в кустах, замедляя его бег, и в конце концов Прокул, исцарапанный, весь в крови, настиг животное.

Тем временем заросли расступились: за ними открылась полоска травы, а дальше широкое темное пространство покрытой пропеченной солнцем растрескавшейся коркой подсушенной трясины. Олень, продолжая бег, совершил отчаянный прыжок в шесть локтей длиной, но, когда с глухим стуком приземлился, его копыта пробили засохшую поверхность и застряли в грязи. Животное дергалось, но его ноги основательно увязли. Прокул, углядев в этом свой шанс, прыгнул вслед за оленем и точно так же, проломив корку, чуть ли не по колени погрузился в трясину. Кряхтя от напряжения, он выпростал одну ногу и попытался освободить вторую, но она слишком увязла. Впереди него, тоже пытаясь высвободиться, отчаянно вертелся, взбивая копытами вонючую грязь, олень. Вместе с ним вертелось и копье, и когда древко на миг оказалось в пределах досягаемости Прокула, тот мгновенно ухватился за него и вырвал из раны как раз в тот миг, когда Катон и остальные выбежали на травянистый берег.

– Дерьмо! – орал Метелл. – Дерьмо, мы ж его поймали!

Легионер рванулся было вперед, но Катон его остановил.

– Погоди!

Метелл отстранил руку центуриона, но Катон, указав другой рукой на Прокула, который, барахтаясь в трясине, пытался обрести опору, чтобы нанести удар копьем, крикнул:

– Ты что, не видишь? Это опасно! Погоди!

Прокул, по колени в липкой грязи, подался вперед и всадил копье оленю в горло, тут же вырвал его и нанес второй удар. Олень издал последний крик ужаса, голова его упала в грязь, язык вывалился. Желто-коричневая грудь всколыхнулась еще несколько раз, и животное затихло. Кровь, изливаясь из ран, растекалась по поверхности растревоженной трясины.