Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть
Шрифт:
Предполагалось, что Комитет по нефти Организации экономического сотрудничества и развития, представляющий промышленно развитые страны в случае кризиса, объявит чрезвычайное положение и применит „Суэцкую систему“, как и в 1956 году, и будет координировать распределение нефти между западными странами. Однако, когда Соединенные Штаты предложили такие меры, многие страны ОЭСР, считая, что смогут сами наладить обеспечение, воспротивились. Американцы были в шоке. Без резолюции ОЭСР о чрезвычайном положении министерство юстиции не могло приостановить действиеантитрестовского закона, и тогда американские компании не могли сотрудничать друг с другом. Только когда Соединенные Штаты предупредили, что без резолюции ОЭСР американские компании не будут делиться информацией (подразумевалось – нефтью) с иностранными компаниями, ОЭСР единогласно при трех воздержавшихся (Франция, Германия, Турция) приняла резолюцию, в которой говорилось о возникновении „угрозы чрезвычайного положения“, таким образом разрешая применение американских и международных координирующих мер.
Главной проблемой опять стали танкеры и материально-техническое обеспечение.
Несмотря на огромное нервное напряжение и неопределенность, проблемы оказались менее острыми, чем виделись вначале. Положение внутри арабских государств стабилизировалось. Арабские экспортеры возобновили производство, и максимальная недостача составляла 1,5 миллиона баррелей в день – количество нефти, обычно поставляемое в три страны, подвергнутые эмбарго, – США, Великобританию и Германию. Эти 1,5 миллиона баррелей можно было быстро компенсировать за счет резервного запаса, а позднее за счет увеличения производства в других местах. За семь лет до этого, в 1960 году, Совет национальной безопасности США характеризовал разработку американских законсервированных скважин как „главный фактор европейской безопасности в случае прекращения поставок ближневосточной нефти“. Это подтвердилось в 1967 году. Доводы в пользу пропорционального распределения в интересах национальной безопасности были приняты во внимание правительственными чиновниками и техасскими независимыми компаниями – в Америке имелись большие резервы нефти, которую можно было быстро пустить в ход (хотя резервы, возможно, были меньше, чем публично заявлялось). С согласия Техасского железнодорожного комитета и соответствующих агентств в штатах американское производство выросло на 1 миллион баррелей в день. В Венесуэле прирост составил 400 тысяч баррелей в день, в Иране – 200 тысяч. Индонезия тоже увеличила свое производство.
К июлю 1967 года, всего месяц спустя после Шестидневной войны, стало ясно, что „арабское нефтяное оружие“ и „выборочное эмбарго“ не сработали: постав ки перераспределились. Роль Комитета по поставкам иностранной нефти свелась к информационной и консультативной, чрезвычайные меры по совместному производству и отмена антитрестовских санкций так и не понадобились. Транснациональные корпорации, работая индивидуально, смогли взять ситуацию под контроль.
В наибольшем проигрыше оказались страны, установившие эмбарго. Они лишились значительных доходов, не достигнув желаемой цели. Более того, их призвали оплатить счет и предоставить крупные долгосрочные субсидии Египту и другим „фронтовым“ арабским странам. Заки Ямани стал публично выражать сомнения в ценности эмбарго в таких обстоятельствах. Не все с этим согласились. Ирак призвал к полному трехмесячному эмбарго на отгрузки нефти всем потребителям, чтобы проучить Запад. Но Ирак не нашел поддержки среди своих арабских братьев. На арабской встрече на высшем уровне в Хартуме в августе 1967 года Насер, арестовавший перед этим в Каире 150 высших офицеров для предотвращения переворота, признал, что его страна совершенно разорена и отчаянно нуждается в деньгах. Собравшиеся лидеры пришли к заключению, что добывать нефть и получать от этого доходы будет разумно. Такова была „позитивная“ арабская стратегия. К началу сентября эмбарго на экспорт в США, Великобританию и Германию было отменено.
Угрозы дефицита нефти больше не было. Даже в августе, еще соблюдая „выборочное эмбарго“, арабские производители нефти подняли производство, чтобы компенсировать потери и не лишиться доли рынка. В результате в августе нефти было произведено на 8 процентов больше, чем в мае, перед Шестидневной войной. Только прирост арабского производства в два раза превысил потери в результате гражданской войны в Нигерии.
Хотя с последним кризисом довольно легко справились, он мог бы быть более острым и сложным, если бы общий объем производств в нефтедобывающих странах продолжал сокращаться в результате ли решения правительств этих стран, политических волнений, или если бы он произошел при другом состоянии рынка. Министерство внутренних дел США в анализе кризиса указывало на два урока: важность диверсификации источников поступления нефти и поддержание „большого, подвижного танкерного флота“. После кризиса шах, всегда готовый увеличить производство, выступил с оригинальным предложением, которое, как он считал, должно понравиться политикам в Вашингтоне и обеспечить ему поддержку в постоянной борьбе с нефтяными компаниями. Он сказал, что Ирану следует выделить специальную американскую импортную квоту на нефть, которая будет зарезервирована как стратегический запас в старых соляных копях. Это обеспечит Соединенным
К осени 1967 года стало ясно, что в скором времени предложение вновь превысит спрос в результате роста производства нефти во всем мире, последовавшего за Шестидневной войной. В октябрьском номере „Уолл-стрит джорнал“ передовая статья была озаглавлена „Боязнь дефицита, порожденная войной на Ближнем Востоке, уступает место страху нового изобилия“. „Ойл энд гэз джорнал“ уже предупреждал о новом кризисе – кризисе „излишнего предложения“. Руководители отрасли больше не волновались о доступности запасов, а вспоминали, как Суэцкий кризис 1956 года породил избыток предложения в конце пятидесятых годов, приведший к введению импортных квот в США, снижению объявленных цен и образованию ОПЕК. Снова маятник, казалось, качнулся по знакомому пути от дефицита к изобилию.
Последствия Шестидневной войны, казалось, подтвердили необходимость надежности поставок нефти. И углеводородный человек продолжал принимать нефть как должное. Она определяла его жизнь, она была настолько доступна, так широко распространена, что он не задумывался о ней. В конце концов нефть была всегда, ее было много, и она была дешева. Она текла, как вода. Прирост продолжался 20 лет, и казалось, что так будет всегда. Так считали большинство, занимающихся производством нефти. „Доходы от продажи излишков нефти очень велики, – говорилось в исследовании „Стандард ойл оф Калифорния“ („Шеврон“) в конце 1968 года. – Во многих регионах по-прежнему будет оказываться давление, чтобы нефти производили больше необходимого“. Если бы потребители поразмышляли об этом, то они бы признали дешевую нефть скорее всего чем-то вроде неотъемлемого права, а не продуктом определенных обстоятельств, которые могут измениться, и их мог заинтересовать лишь один вопрос, стоит ли проехать пару кварталов, чтобы сэкономить два цента за галлон в период ценовых войн.
Встречались и диссиденты, скептики, которые задавали вопросы и излагали непопулярные соображения, но их было мало. Одним из них был экономист Е. Ф. Шумахер. Он учился в Оксфорде по германской стипендии Родса, затем в Колумбийском университете, а потом в конце тридцатых годов эмигрировал в Англию. Одно время он писал для „Экономиста“, лондонской „Тайме“, а в 1950 году стал экономическим консультантом Национального угольного комитета, который осуществлял контроль над угольной промышленностью Британии, национализированной после войны. Оставаясь в тени, он сохранит этот пост в течение двадцати лет. Фриц Шумахер был талантливым человеком широких взглядов. Он увлекался буддизмом и занимался исследованием того, что он называл „промежуточными технологиями“ для развивающихся стран. Он рассматривал их как альтернативу дорогостоящим проектам, скопированным с Запада.
В качестве экономического консультанта Угольного комитета Шумахер защищал его особые интересы. Во время великой борьбы угля и нефти за рынки он осуществлял интеллектуальную поддержку угольной индустрии. Он был одним из сильнейших умов на той стороне, что, казалось, неизбежно проиграет эту битву. С горечью и сожалением он наблюдал, как уголь бесцеремонно свергли с поста „универсального помощника“. Его высоко будут ценить экологи, но тем не менее он защищал уголь, более грязное топливо, чем нефть. Он сосредоточил свое внимание на проблеме истощения ресурсов, а не на последствиях сжигания, что очень будет заботить его последователей лет через 20. „Энергию ничем нельзя заменить, – говорил Шумахер в 1964 году, вторя Джевонсу, экономисту девятнадцатого века, который воспел уголь. – Все здание современной жизни построено на ней. Хотя энергию можно покупать и продавать как любой другой товар, это не „просто еще один товар, а непременное условие существования всех других товаров, основной фактор, равный воздуху, воде и земле“. Шумахер энергично отстаивал использование угля для удовлетворения мировых энергетических потребностей. Он считал, что нефтяные ресурсы небеспредельны, их нельзя безответственно использовать. Он не думал, что нефть навсегда останется дешевой: запасы постепенно уменьшались, а экспортеры искали пути получить все большую долю прибыли от ренты. В частности, он предостерегал от зависимости от ближневосточной нефти. „Самые богатые и самые дешевые ресурсы находятся в самых нестабильных странах мира, – писал он. – Перед лицом такой неопределенности хочется перестать делать прогнозы и просто надеяться на лучшее“.
В эру оптимизма долгосрочный прогноз Шумахера был мрачен. Он выразил опасения в экономических терминах. Он предупреждал, что в условиях быстрого роста потребления и низких цен „поставки нефти в мире нельзя считать обеспеченными на ближайшие двадцать лет, и уж конечно не по текущим ценам“. Однажды он даже выразил свое предостережение метафорически. Цитируя одного оксфордского профессора экономики, он заявил, что „в недалеком будущем нас ожидают сумерки топливных богов“.
Но это был глас вопиющего в пустыне. Было огромное перепроизводство нефти, а Шумахер все продолжал свои сетования перед равнодушной, незаинтересованной публикой. В 1970 году он ушел из Угольного комитета с чувством разочарования, осознавая, что сделал все, что мог, в борьбе против нефти. Он малого добился своими аргументами, ведь годы его работы в Угольном комитете почти точно совпали с тем двадцатилетием, когда нефть безжалостно сбросила с трона уголь и установила собственную власть в индустриальном обществе. „Не рой яму другому, сам в нее попадешь“, – говаривал Шумахер. В то время он казался мрачным гостем на вечеринке, который портил настроение другим. Но вскоре он выпустит книгу, в которой бросит вызов принципам эры углеводорода и самому ее базовому принципу „Чем больше, тем лучше“. Пройдет совсем немного времени, и события заставят увидеть в нем уже не брюзгу, а пророка.